– Ничего себе маршрут! Из тундры в пустыню! – у Сергея замёрзли пальцы, он надел перчатки.
– Ну, всё же не из тундры, из тайги, но перемещение удивительное, нетривиальное. Так вот, отвоевал он своё, имел награды, но иммигрировать не захотел, хотя и мог. Вернулся в свои Барановичи и увидел сгоревшую хату… Тут его как раз под белы рученьки и даже не в Архангельск, а прямо на Ольхон, как неблагонадёжного.
– Но ведь он ветеран… Награждён тем более. Почему так вышло-то?
– Тогда многие ветераны по пятьдесят восьмой статье получили, – Андрей вздохнул. Михаил духом не упал – срок свой отмотал, женился на девушке, которая в том же тридцать девятом стала считаться западной украинкой. Всё мечтал обратно вернуться в Белоруссию, но как поедешь и на какие шишы? Тем более жена вскоре умерла и он остался с дочкой на руках – один её поднял, выучил и при первой возможности в Иваново отправил – какая-никакая, но Европа. Сам хозяйство завёл – скотину, птицу, огород. Я когда его в восемьдесят пятом встретил, он, хотя уже и пенсионер, копил деньги, чтобы вернуться на родину.
– Надеюсь, он успел до осени девяносто второго уехать. Слыхал я истории о том, как люди годами копили, а потом понимали, что ради мёртвой сберкнижки зря растратили силы и годы. У меня дед тогда чуть-чуть не успел на машину накопить. В итоге вместо неё пять килограмм свинины купил и ещё рад был, что нежирная попалась.
– Знаешь, я тоже об этом думал. Хотя он и калач тёртый, но ведь и соломинка верблюду хребет переламывает. Эх, жаль, что не взял я его адреса, когда уезжал. Так и потерялись… Буду надеяться, что всё у него сложилось.
Тропинка нырнула в лесополосу с водонапорной башней. Лес был редкий, но мшистый; светлый, но древний. Помнящий укромные времена, которые художник Нестеров запечатлел на полотне об отроке Варфоломее: у ног лежит покорившийся медведь и хищная птица не ищет поживы, а гордо глядит в голубую дымку, блюдя горнее достоинство. И деревянная церковь, построенная до нашествия Мамая, была похожа на эту дореволюционную водонапорную башню. Где-то каркнула ворона.
– Я когда с иркутской вахты возвращался, то в аэропорту с археологами познакомился – они в Балаганск ехали стоянки древних людей изучать…Уж было с ними подвязался, но передумал – спешил документы в институт подать. В итоге успел и выучился…, – Андрей скосоротился и пнул лежащую на тропинке ветку – та улетела в кусты шиповника.
– Кто же тогда мог угадать, что так всё вокруг изменится?
– Да на глазах тогда страна менялась, и я эти изменения инстинктом чуял, но разумом не понял. Душой стремился к чему-то вечному, глубинному, а разум говорил, чтоб на зоотехника шёл, потому что там сытно, стабильно, жильё и почёт молодым специалистам. Тьфу. Выменял мечту на чечевичную похлёбку, которой не дали.
Сергей потёр левый глаз, в который будто попала соринка:
– Мне кажется, что те, кто разумом понимает перемены – им лишь бы урвать, а потом хоть трава не расти: они со своим оторванным ломтём будут себя спокойно чувствовать где-нибудь там, где нас нет и откуда не депортируют.
Андрей молчал, внимательно слушал Сергея, а потом вдруг сам себе улыбнулся:
– Кажется, я понял… Хе-хе… Вспомнил повесть Платонова: там был матрос, который ехал на войну и ему было жалко задаром защищать неизвестных людей, тогда он стал из винтовки стрелять по окнам домиков, мимо которых проезжал – вырабатывал в себе чувство обязанности воевать за пострадавших от его руки. Может быть оттого некоторые наши деятели стараются тайгу если не выпилить, то сжечь? Байкал если не отравить, то по трубам перелить и китайцам продать? Потом с такой силой Россию защищать, что небу жарко станет! Но это, конечно, шутка.
– Ага. У нас в области тоже любят громко сказать, что лес – достояние и богатство, а как до дела доходит, так его за бесценок на корню продают. И ладно бы ещё соседям продавали, а то …
– На российском круглом лесе стоит вся финская лесная промышленность. Они ведь не дураки своё вырубать, когда чужое за копейки отдают. И тут не столько их спрос, сколько наше предложение, когда чиновник или частник сам к ним без мыла лезет с этим кругляком, ведь в том бревне он видит не дерево, которое сто лет росло на его земле, а конвертируемый ресурс. Для них и Байкал – только клякса на карте, которую в учебнике географии показывали, – Андрей поперхнулся, потом долго откашливался.
– Знаешь, ведь это даже хуже, если тот чиновник по стране ездил и страну вершками знает. Из окна поезда или самолёта кажется, что просторы наши бесконечные и сколько не возьми, а не убудет. Но хотя и велика Россия, а не безгранична. Как тот же Байкал – хотя и самый глубокий в мире, но и его дна сумел достичь человек в батискафе.