– Получается, первоначально появилась тут именно тюрьма, а потом уже всё остальное?
Слова Вари вернули рыжебородого придверника к реальности:
– Да, именно так. Сначала были зеки, которые строили сталинскую Полярную дорогу. Они обосновались и тут вырос обнесённый колючей проволокой посёлок вместе с железной дорогой, где, как говорят некоторые, каждая шпала стоила человеческой жизни.
Варвара посмотрела под бегущие параллельным курсом рельсы, в её глазах зарябило и она невольно сглотнула. Григорий продолжал:
– То, что люди тут умирали тысячами, отнюдь не выдумка – недавно случилось очень жаркое лето и вечная мерзлота оттаяла на тридцать сантиметров. Этого хватило, чтобы вспыхнула сибирская язва. Официальные источники утверждали, что это из-за скотомогильников. Кто-то винил в произошедшем хальмеры, древние ненецкие кладбища – ненцы ведь своих покойников не закапывают в землю, а в такой надземный ящик кладут… Когда приедем, я лучше покажу картинку, так будет сложно объяснить. Но в разговорах по душам местные винят именно нашедших здесь свой конец зеков, с погребением которых не церемонились. Тем более, что с ними могли что угодно делать после того, как строительство закончилось и они стали не нужны – разные там прививки, опыты… Есть, конечно, совсем уж фантастические теории. Горячие головы уверяют, что если мерзлота будет таять дальше, то нам грозят болезни, которые в каменном веке выкашивали мамонтов, саблезубых тигров и гигантских оленей. Мол, мы пилим ветку, на которой сидим и, раскапывая недра земли, прошлое нашей планеты, чтобы обеспечить своё настоящее, человечество стучит молотком по ядерной бомбе и может лишить себя будущего. Вместо того, чтобы колонизировать Марс или изобрести телепортацию, мы дружно ляжем в такую же мерзлоту из-за откопанного древнего вируса.
Тридцать километров в сумраке полярной ночи Варя вполуха слушала рассказ Григория, удобно расположившись на заднем сиденье. Ей было немного жалко, что она не пройдёт того пути, который уже себе наметила – она не станет готовить для улыбчивых, подтянутых горнолыжников роллы и сашими из настоящей северной рыбой, а не из перемороженной чилийской лабуды, с которой она имела дело в городе. Она не будет коротать за книгой долгие вечера, когда за окном бушует буран. Ей не покормить северного оленя свежим мякишем с раскрытой ладони. Поэтому как же она теперь вернётся в Киров суровой, могучей и радостной женщиной, которой все тревоги и переживания прошлого покажутся мелкими недоразумениями? Как без этого двухмесячного покаяния ко спасению маятник наконец качнётся в правильную сторону? Только снег иногда искрился за окном, отражая своей поверхностью какую-то тихую северную надежду, которой нет нигде снаружи, но которая всегда есть где-то внутри.
Въехали в Лабытнанги. Автомобиль петлял пустыми мглистым улицами мимо бараков, привычных Варе по родным кировским окраинам, но только в Кирове окна иных бараков украшали наличники, а тут таких не было ни одного, зато стены домов казались втрое толще. Ехали мимо каких-то серых страшных стен с колючей проволокой – с другой стороны дороги раскинулась равнина, которая была скованной льдом и закрытой снегом Обью.
Как будто ото сна очнулся Саныч:
– Григорий Лукьяныч, при всём к вам уважении, но здесь, в вечной мерзлоте по соседству с террористами и людоедами перспективы курорта мне кажутся…
– Нет, вы не сомневайтесь – в конце концов, Санкт-Петербург тоже начался с крепости, которая потом два века была тюрьмой для самых отпетых… – Григорий махнул свободной рукой в сторону серых стен: – Это исправительная колония «Полярный медведь»! – гордо произнёс он, кивая головой в сторону стен. – Список её узников не такой впечатляющий, как у «Совы», но зато о ней пишут таблоиды по всему миру. Вот ещё совсем недавно… Их ослепил встречный свет дальних фар. Григорий схватился обеими руками за руль, машина ушла в занос и резко затормозила, остановившись в считанных сантиметрах от занесённой сугробом обочины.
– Киркук тебе в Жанажол, горгон бангузийский! – рассвирепевший Григорий пытался одновременно расстегнуть ремень безопасности и открыть дверь, но ни то, ни другое сходу не удалось. Он запутался, запыхался от ярости, а когда наконец выскочил из машины, водителя красной трёхдверной Нивы, неизвестно откуда появившейся на перекрёстке, уже и след простыл.