Я подошел к окну и посмотрел на Лхасу. К сожалению, нигде не было видно и следа маленькой группы всадников, которую должен был возглавлять мой Наставник. Может, он пострадал во время бури? Я загрустил. Когда же он наконец вернется?
— …значит, завтра? — донесся до меня голос, и я обернулся. Один из завсегдатаев кухни что-то говорил, но я уловил лишь конец его фразы.
— Да, — сказал другой, — они остановятся на ночь в монастыре Роуз-Фене и прибудут завтра.
— О! — спросил я. — Вы говорите о моем Наставнике, ламе Мингьяре Дондупе?
— Да! Кажется, тебе следует потерпеть еще один день, — сказал один из завсегдатаев. — Кстати, я вспомнил! Тебя ждет благородный Врачеватель. Будет лучше, если ты поторопишься.
Я хмуро поплелся прочь, думая о том, как много неприятностей существует в этом мире. Почему мой Наставник вынужден был остановиться и провести день и ночь в монастыре Роуз-Фене? Я считал тогда, что только мои проблемы имеют какое-то значение, и даже не представлял себе, как много лама Мингьяр Дондуп делает для других. Наконец я добрел до комнаты Врачевателя. Он собирался уходить, но, увидев меня, схватил за руку и втащил внутрь.
— Ну, что случилось на этот раз? С тобой постоянно происходят какие-то нелепые происшествия.
Потупившись, я стоял перед ним. Мне пришлось снова рассказать ему обо всем, что якобы случилось со мной во время прошедшей сильной бури. Однако я умолчал, что сам забрался на Золотую Крышу, потому что знал: он может сообщить об этом Высочайшему.
— Сними мантию — я осмотрю тебя. Мне потом нужно будет доложить о твоем состоянии.
Я стащил мантию и бросил ее на низкую скамейку. Врачевателъ опустился на колени и принялся ощупывать и остукивать меня, проверяя, не сломаны ли у меня кости и не порваны ли связки. Он был очень удивлен, когда увидел, что у меня повреждены лишь ноги, на которых виднелись темные желтовато-синие кровоподтеки.
Возьми вот это и хорошенько вотри себе в кожу, — с этими словами он встал и, дотянувшись до высокой полки, взял оттуда кожаный мешочек. Он был наполнен какой-то травяной мазью, которая пахла довольно неприятно.
— И не вздумай заниматься этим здесь! Я не хочу, чтобы все вещи здесь провонялись, — строго сказал он. — В конце концов, это твои синяки.
— Благородный Врачеватель, — сказал я, — правда ли, что мой Наставник вынужден был остановиться в монастыре Роуз-Фене?
— Да, он должен встретиться с настоятелем этого монастыря, и поэтому я думаю, что он вернется завтра утром. Это значит, что нам нужно подождать еще немного, — сказал он, а затем лукаво добавил:
— А тем временем ты побываешь на еще одном увлекательном занятии у нашего уважаемого Индийского Учителя.
Я посмотрел на него, и мне стало ясно, что старый Врачеватель не больше, чем я, уважает индийца. Однако не время было обсуждать это. Солнце поднялось уже высоко, и мне нужно было снова отправляться в класс, где проходи ли занятия.
Сначала я зашел в спальню, стянул с себя мантию и натерся вонючей мазью. Затем, вытерев о мантию руки и одевшись, я направился в класс, где занял место как можно дальше от Учителя.
Вскоре пришли остальные. Здесь были и малыши, и совсем взрослые парни, которых собрали в одну группу в честь особого события — визита очень известного Индийского Учителя. Считалось, что мы получим огромную пользу, узнавая о буддизме в изложении представителей другой культуры.
Учителя долго не было. Постепенно все сидевшие в классе стали подозрительно принюхиваться. Те, кто сидел рядом со мной, отодвинулись от меня как можно дальше. Когда появился индиец, я сидел «в гордом одиночестве», окруженный полукругом учеников, которые не решались пододвинуться ко мне ближе, чем на дюжину футов.
Учитель вошел со своим неизменным кожаным портфелем в руках. Вдруг он принюхался и подозрительно огляделся вокруг. Он принялся энергично шевелить ноздрями, шумно втягивая воздух. На середине пути между дверью и кафедрой он остановился и снова огляделся. Тут он увидел, что я сижу в одиночестве. Он направился ко мне, но очень скоро отступил. От большого количества людей в комнате стало жарко, и, нагревшись, мазь стала вонять еще сильнее. Индийский Учитель положил руки на бедра и сурово посмотрел на меня.
— Мой мальчик, ты, наверное, самый большой источник неприятностей в этой стране. Своими перелетами с горы на гору ты разрушил все обычные представления о возможностях человека. Я видел все это из своей собственной комнаты. Я видел, как ты парил вдалеке. Должно быть, сам Дьявол научил тебя этому. А теперь от тебя повсюду разносится этот ужасный запах!
— Благородный Индийский Учитель, — отвечал я, — я не могу избавиться от этого зловония. Это всего лишь мазь, прописанная мне Врачевателем. Мне самому этот запах очень неприятен.
Даже намека на улыбку не появилось на его лице; он презрительно отвернулся и отошел к кафедре.
— Мы должны продолжить занятия, — сказал Индийский Учитель, — тогда скоро я смогу избавиться от вас и вернуться домой, в более цивилизованную Индию.
Он привел в порядок свои бумаги, подозрительно оглядел нас, чтобы убедиться в том, что мы достаточно внимательны, и продолжил:
«… Во время своих скитаний Гаутама много думал. В поисках Истины и цели жизни он путешествовал шесть лет. Путешествуя, он много страдал от нищеты и голода, но при этом постоянно задавал себе один главный вопрос: «Почему я несчастен?»
Он непрерывно размышлял, и ответ пришел, когда все творения Природы пришли к нему на помощь. Улитки охлаждали его голову, птицы махали крыльями, овевая свежим воздухом, а все остальные животные не подавали голоса, стараясь не потревожить Гаутаму. Он открыл, что существуют четыре великие истины, и назвал их Четырьмя Благородными Истинами, которые являются законами человеческой жизни на Земле.
Рождение есть страдание, говорил Гаутама. Рождаясь, ребенок приносит боль себе и матери. Только испытав боль, можно появиться на этой Земле. Старение есть страдание. Человек становится старше, и его тело не может больше сопротивляться разрушительным влияниям. Начинается увядание, внутренние органы работают с перебоями, проявляются возрастные изменения, и страдание продолжается. Никто не может стареть и при этом не страдать.
Болезнь есть страдание. Когда орган отказывается правильно работать, появляется боль. С помощью страдания орган заставляет тело приспосабливаться к новым условиям. Вот почему болезни так мучительно переживаются людьми. Смерть есть окончание болезни. Смерть освобождает тело от воздействия страданий. Но условия, которые приводят к смерти, сами по себе болезненны. Таким образом, нашим страданиям нет конца.
Страдания вызывает также присутствие того, что мы ненавидим. То, что нам не нравится, всегда держит нас в состоянии напряжения, и мы испытываем разочарование. Мы становимся несчастными, когда разлучаемся с теми, кого любим. Разлука с тем, кто нам дорог, и неизвестность в отношении того, когда мы встретимся с ним снова, заставляют нас испытывать душевные муки и разочарование.
Стремиться к чему-то и не получать желаемое — вот причина страдания, причина уныния и скорби. Таким образом, желать и не получать — означает страдать и беспокоиться.
Только смерть приносит спокойствие, только смерть приносит освобождение от страданий. На грани смерти человеку становится ясно, что, держась за существование, он держится за страдания, за все то, что делает его несчастным».
Индийский Учитель посмотрел на нас и сказал:
— Будда, наш благословенный Гаутама, не был пессимистом. Скорее, он был реалистом. Он представлял, что тот, кто не примет его учения о страдании, не сможет обрести душевное равновесие. Пока человек не поймет, что именно является причиной страдания, он не сможет стать на Серединный Путь.