В печь забраться нетрудно. Она выходила в тот же откаточный штрек, из которого поднимались в лаву. Но удобный момент не подвертывался. Для побега нужна была ночь. И достаточно темная, чтобы не заметили часовые с соседних вышек. Главное дело — попасть на ночную смену.
А конвейер работал отлично.
— Сумел же наладить варнак! — все еще удивлялся Мухин.
Никак не мог помириться, что Сашка, бывший бандит и взломщик, и — на тебе! Пользу какую принес! Но волей-неволей верил.
Орлов приходил теперь в лаву хозяином. И хозяином, и желанным гостем.
— Хорошенечко погляди, Александр Никитич, — упрашивал бригадир. — Задание, знаешь, срочное, так чтобы не было заминки...
— Которая часть шалит? — осведомлялся Орлов. — Ага! Будь покоен...
Садился у ерзавших над землей железных корыт-рештаков, слушал ритмичный их лязг, улавливал шум перебоя, подвинчивал, исправлял и уходил из лавы, довольно блестя глазами.
Так пропустил один подходящий случай. И ночь насупилась облаками, и он работал в ночную смену! Но вызвали его в кабинет инженера.
Давно когда-то рассказывал Ковалю инженер об усовершенствованных моторах. Их ставили на конвейер в лучших шахтах.
— Добуду такой мотор! — обрадовался тогда Коваль. — Неужели мы от других отстанем?
И вот вошел в кабинет Орлов и видит, что стол обступили люди. Коваль прищурился на вошедшего и узнал.
— Иди-ка скорей, Орлов! Чудо смотреть!
Орлов почтительно, но с достоинством подошел и невольно заулыбался. Из ящика только что вынули мотор. Никогда он не видел такого. Мотор хорош, да и упаковка на диво! Видно, что дорогой.
Провощенной бумагой обмотаны части. Все с нумерами, смазаны и блестят.
Орлову бы поглядеть, похвалить да выйти. И скорее к пятнадцатой печи! А он — слово за словом, винтик за винтиком и увлекся. Спорил с электриком, вместе догадывались и собирали. Не было Сашки-бандита, а был механик штольни.
Взглянул Орлов на стенные часы и вздрогнул — рассвет! Пропустил свое время. Но все же отправился под землю.
Особой досады не чувствовал — завтра возьмет свое. Погода установилась пасмурная — завтра возьмет верняком!
Сейчас ходил по штрекам и словно прощался со штольней.
Отправился в дальний забой. В нем когда-то в первый раз увидел Коваля.
Пришел и, поднимая лампу, начал оглядывать черные стенки. Свет озарил блатные стихи. Когда-то Орлов вырезал их на угле. Теперь он повесил лампу на крепь, внимательно прочитал и вынул из-за голенища нож. Хороший, отточенный нож был приготовлен для побега. И начал ножом сколупывать строки. Надпись исчезла и Орлов произнес:
— Убежать — убегу, а пакостить штольню не стану!
Тучи, надутые ветром, плыли, как пена. Разливали весеннюю теплоту и дождь. Кустарники гнулись в порывах бури. Перелетные гуси шли низко, ныряя по ветру над самой штольней.
Наступил день, и окончивший смену Орлов уходил в лагерь.
Шахтный двор был тоже похож на лагерь. Обширная площадь с эстакадами, с грудами угля, электрической станцией и другими постройками находилась в петле изгороди. Горб горы, серо-зеленый от свежей травы, замыкал горизонт.
В недрах горы висели пласты угля. Внутри работала штольня с ее квершлагами, штреками и печами.
Редкие дыры шурфов пробуравили склон. Через эти отдушины снизу машины сосали воздух.
Над каждой дырой вышка — вроде скворешника на высоких ногах. Вышки, серые от ненастья, были известны Орлову наперечет. Они сторожили ненужные для него места.
Вдруг он моргнул беспокойно и нахмурился.
На стриженом склоне горы появились обструганные бревна. Ставили вышку над пятнадцатой печью!
Сердце Орлова забилось.
Успеет он или нет? Оставалась последняя ночь...
— Не управятся к вечеру! — ободрял себя Орлов. — Вечером посмотрю, если три огонька, значит — старые вышки. Засветит четвертый — и лопнул мой банк!
Сумерки опустились на душу Орлова. Он шагал по грязи и все ему было противно. И шахта, и лагерь, и весь белый свет. Нет на нем места для Сашки-Орла! А недавно было...
И вот передвинулась жизнь и смазала ясные его мысли, как непросохшие чернила. Передвижка была большая.
В лагере числился он еще недавно в «филонском взводе». Филон — это лодырь, отказчик, стопроцентный блатяк. А сейчас у Орлова отдельная койка в доме отличников.
— Дожил! — ворчал он. — Был лагерь, как лагерь. Попал в него и сиди. А не хочешь — беги. Только не нюнь! А теперь? А теперь до того, сукин сын, дотянул, — ругал он себя, — и бежать неудобно!
Морщился: как придет в лагерь, станут хвалить за конвейер. Ставить в пример и даже поздравлять...