Обращаться прямо к Панюшкину бесполезно. Наверняка он санкционировал допрос Калинина и, согласившись на это, предопределил судьбу Свердлова, потому что хорошо понимал, что в любом случае полученные материалы будут использованы против него. Как он сказал Джуди в первый момент шока, чистка началась. Панюшкин не мог не помнить, как Берия, самый жуткий и самый грязный из руководителей КГБ, не сумел вовремя сориентироваться в изменениях политического курса и был расстрелян партией Хрущева и его умеренных. Панюшкин отдаст приказ, чтобы Свердлов возвращался домой, заверив, что тому ничего не угрожает, а потом будет наблюдать в потайное окно за тем, как его допрашивают.
— Федор, что ты собираешься делать? Ты не мог бы просто исчезнуть? Я знаю, что уже предлагала, но тогда это было в шутку; но на самом деле, ты же можешь просто выйти отсюда и растаять. Я дам тебе денег...
— Спасибо тебе, — сказал он. — Но это невозможно. Поверь мне, сделать этого нельзя. У меня выбор только между двумя вещами, и времени на раздумье совсем нет. Я могу поехать домой и попытаться защитить себя, но это ничего не даст, меня расстреляют. Или сделаю то, что делали другие в подобной ситуации, то есть попрошу политического убежища.
Услышав, что он сказал, Джуди промолчала. Решение напрашивалось само собой, но он должен прийти к нему без ее помощи.
— Будь у меня хотя бы намек на какой-то шанс, — сказал он, — я бы, не раздумывая, полетел домой. Да, можно сделать еще одну вещь: пойти в посольство и пустить пулю в лоб. Возможно, это самое легкое.
— Прошу тебя, — попросила она спокойно, — пожалуйста, не говори такие вещи. От них мне делается дурно.
— В жизни всякого человека, наверное, наступает момент, когда он начинает думать, что смерть — самый легкий выход из положения, — произнес Свердлов. Он взял ее руку и поцеловал. Рука была ледяная. — Но я в это не верю. Это решение, типичное для нашего столетия, ты не заметила? На все проблемы мира у нас только один ответ — смерть. Рождается слишком много детей — аборт. Слишком много людей живут слишком долго, висят на шее у государства, надоели своим семьям. Уничтожить. У вас политические противники — прикончите их. Раньше подобные вещи решались на войне, теперь такой способ решать проблемы принимает другие масштабы и проникает повсюду. Для них же лучше, для ублюдков, детей, которые вырастут в нищете и лишениях, лучше для немощных стариков, которые перестанут страдать. Лучше для обманутых, которые не видят, что у тебя на уме, и не могут заразить остальных вредными идеями. Было бы лучше, если бы я пошел, тихонечко застрелился и облегчил им жизнь. Как офицер и джентльмен. Но я не из таких, так что успокойся и не смотри на меня так. Я не собираюсь кончать с собой или подставлять себя под чужую пулю по причине, с которой не могу согласиться. Но я хочу попросить твоей помощи. Ты сделаешь то, что я попрошу?
Она отвела глаза:
— Ты же знаешь, что сделаю. Я сделаю все. — Ресторан почти опустел, большая компания итальянцев, которая, оказывается, праздновала день рождения, расплачивалась, смеясь и напевая, перекидываясь шутками с управляющим, который, по-видимому, хорошо знал их. Свердлов поцеловал ее руку еще раз.
— Они подумают, что мы влюбленные, — заметил он. — И не будут ворчать, если мы задержимся. Они так сентиментальны, эти итальянцы. Могу я попросить тебя еще раз позвонить?
— Да, но уже поздно. Полночь. Кому я должна позвонить?
— Твоему другу из посольства, — сказал Свердлов. — Мистеру Лодеру. Скажи, что я хотел бы встретиться с ним.
— Но так поздно, — возразила Джуди. — Там же никого не будет.
— Его найдут, — прервал ее Свердлов. — Пожалуйста, позвони.
Это был его единственный шанс: не подвергая себя опасности, выйти на английскую разведку — телефонные разговоры Джуди никто проследить не сможет, — и, даже если слежка довела его до траттории, действуя по приказу Голицына, они знают, что у него встреча с кандидатом на вербовку, который сейчас пойдет попудрить нос в женскую комнату, а совсем не звонить из телефонной будки, что с другой стороны зала, за кухней.
Он щелкнул пальцами, и к нему подошел сам управляющий. Он раскраснелся и буквально расточал дружелюбие. Гости пригласили его к праздничному столу, и он пребывал в приподнятом настроении.
— Сеньор, а где же прекрасная леди?
— Пудрит носик, — ответил Свердлов. — Можно еще кофе и чего-нибудь выпить? Еще не очень поздно...
— Нет, нет, ну что вы. Можете заказывать все, что вам угодно. Мы еще не закрываемся. — Он наклонился к русскому и, сияя, предложил: — Я принесу для леди «Стрега». Знаете, у этой штуки есть особые свойства! — Он отошел и что-то скомандовал по-итальянски. Он говорил с тяжелым акцентом и совсем не употреблял американизмов: он только пять лет как приехал в страну, но его траттория уже пользовалась успехом, и он отлично зарабатывал.
Свердлов встал навстречу подходившей к столику Джуди.
— Его там нет, — объяснила женщина. — Я дозвонилась до кого-то, но его нет. Они не знают, когда он вернется. — Она посмотрела на Свердлова. — Я сделала все, что могла. Сказала, что дело очень важное. Они ничего не могли сказать, только добавили, что у него заболела жена и он улетел домой. Я спросила про второго, его помощника, но и его тоже нет. Боже мой, Федор, что же нам делать?
— Еще раз подумать, — ответил он. — Они не знают, когда он вернется? Или где этот другой, его помощник?
— Нет, — повторила она. — Он очень мало распространялся. Это был, наверное, кто-нибудь из дежурных. Он сказал, что Маклеод уехал из Вашингтона, и больше ничего не известно.
— Тебе принесли «Стрега», выпей, — предложил Свердлов. — Это средство, стимулирующее половое влечение. Ты займешься сегодня со мной любовью, а потом мы непременно что-нибудь придумаем.
— Брось ты свои шуточки. Это же ужасно, я не знаю больше никого, к кому можно теперь обратиться. Федор, а что, если к американцам? Ты знаешь кого-нибудь?
— Я знаю нескольких — в лицо и по имени. — Он криво улыбнулся. — Но к ЦРУ я не пойду. Я пойду к англичанам, но не к американцам. Ваши намного нейтральнее. Американцы — злейшие враги моей страны, и я не дам им информацию, которую они могут использовать против нас. Либо мистер Лодер, либо никто.
— Не можем же мы сидеть здесь без конца, — заметила Джуди. — Все уже ушли. Нам тоже нужно уходить. Черт бы побрал Нэнси, неужели она не могла сегодня убраться куда-нибудь со своим хахалем, а не торчать весь вечер дома!
— А что она делала, когда ты была с Ричардом Патерсоном? Уходила в гостиницу?
— Обычно я предупреждала ее заранее, — объяснила Джуди. — Ну, и он чаще всего приходил часов в пять, а она работает до семи.
— Джуди? — Он смотрел на нее упорно и в то же время вопросительно.
— Что? Почему ты так смотришь?.. О нет, только не он! Только не Ричард!
Он чуть заметно передернул плечами:
— Ладно. Понимаю, это будет трудно.
— Я не могу с ним говорить, — жалобно произнесла она. — Ну пожалуйста, неужели нет никого другого?
— Думаю нет, — ответил Свердлов. — Но мы придумаем что-нибудь. — Он попросил счет, и они молча сидели и ждали, пока его принесут и он заплатит. Выйдя на улицу, Федор взял ее под руку.
— Сейчас я отвезу тебя домой, — сказал он. — Потом вернусь в представительство. Не беспокойся. — Он сжал ей руку. — К завтрашнему утру я придумаю еще что-нибудь. Возможно, мы попробуем разыскать лодеровского помощника.
— О, не будь ты таким идиотом. — Джуди расплакалась. — Завтра утром я первым делом свяжусь с Ричардом.
У Рейчел Патерсон болел живот. Не от обыкновенного переедания или тяжелой пищи, а от того, что ее увеличившаяся матка с пульсирующим маленьким плодом заставляла желудок смещаться со своего места. В итоге кислота из желудка выбрасывалась в горло и каждый прием пищи сопровождался болями. Хуже всего было по ночам, она то и дело просыпалась, и Ричард перебрался в гостевую комнату, сказав ей, что не в состоянии выдерживать полный рабочий день после четырех-пяти часов разбитого сна. Она пыталась вставать с кровати как можно тише, но, естественно, не могла делать это бесшумно. Пружины матраца скрипели, она нечаянно тянула простыню, которой он оборачивался, и он, проснувшись, обозленный, приподнимался. Теперь она спала в полное свое удовольствие, перед сном выпивала лекарства и устраивалась поудобнее, чувствуя, как под рукой чуть приметно шевелится ребенок. На рассвете в субботу она крепко заснула. Рейчел любила уик-энды; Ричард почти всегда играл утром в гольф, и она могла позволить себе понежиться, потом они ходили в кино или принимали друзей и играли в бридж, который она, чтобы угодить ему, сделала своим хобби. Для женщины, считавшей себя непроходимой дурой, она обнаружила поразительные способности к игре. Она играла так хорошо, что он не знал, радоваться ему или раздражаться. Он был внимателен, если не считать того, что отказывался спать с ней в одной постели, но в остальном был добрым и нежным — в определенных пределах, не отказываясь от своих привычек: когда очень хотелось, ходил в гости без нее.