Как только Свердлов сядет в самолет, самое трудное препятствие окажется позади. После этого за жизнь Свердлова будет отвечать отдел специальных операций. Что там будет в Англии, Лодера уже не тревожило. Но до тех пор жизнь Свердлова висела на волоске, и он бы не дал за нее и цену кошачьей мочи в песочнице. Этот вульгаризм пришел ему на ум как-то непроизвольно. КГБ ни перед чем не остановится, только бы помешать Свердлову уйти на Запад; достаточно лишь намека, что он задумал переход, и его не станет. Автомобильная катастрофа, инсценированное самоубийство, «сердечный приступ» от паров цианистого калия. Но Свердлову это известно лучше, чем кому-либо другому. Он сумеет позаботиться о себе. Лодер лежал в дымящейся воде и шлепал рукой по животу. Он испытывал веселое оживление; один эпизод, подобный этому, стоил всех скучных тупиков, которых с избытком в его работе. Неудачи, нераскрытые проблемы, неразрешенные вопросы. Через все это он уже прошел, и все это занесено в его личное дело. Но все перекроется одним удачным попаданием в лузу. Благополучной доставкой Федора Свердлова на территорию Соединенного Королевства.
Глава 8
Фергус Стефенсон с женой ехал в своем «роллс-ройсе» на обед в Бразильское посольство. Сидевшая на заднем сиденье рядом с мужем Маргарет сверкала, как младший член королевской семьи, в белом платье с прелестным викторианским ожерельем. Вечернее платье придавало ей импозантность, официальный вид не оставлял и намека на сексуальность, за лощеной внешностью особы из высшего света не разглядеть было еще не погасших углей неулегшегося гнева. Она не разговаривала с ним с того самого момента, когда швырнула в него зажигалкой. Он и не пытался заговаривать. Он работал, как всегда сосредоточенно выполняя свои обязанности с той дисциплинированностью, которую ему привили с детства. Он примирился с необходимостью душевных мук, зная, что она хочет, чтобы он заплатил ими за происшедшее, но одновременно понимая, что всякий поспешный шаг может еще больше настроить ее против него. Если бы все не началось уже так давно и если бы ее молчание было просто еще одним садистским выпадом против него! Он курил не переставая, и только это выдавало, как он нервничает. Когда он предложил сигарету Маргарет, она покачала головой:
— Мне не нужно, и, ради бога, смотри, что ты делаешь, — ты же уронил пепел на юбку!
— Извини, — сказал Стефенсон. Машина пропиталась запахом ее крепких духов, в этом была она вся — сильная и решительная. Она часто говорила, что тонкие цветочные ароматы не для нее, они моментально испаряются. Он с удовольствием открыл бы окно, его выворачивало от этого запаха.
— Сегодняшний вечер обещает быть интересным, — вдруг промолвила жена. — Я слышала, бразильский министр вот-вот уйдет в отставку.
— Да, — сказал Стефенсон. — Ходят такие слухи. Впрочем, может быть, это и неправда.
— А я-то думала, что ты считаешь такого рода вещи очень интересными. — Говоря это, она смотрела в окно. — Разве ты не собираешь всякие слухи, а вдруг они понадобятся твоим друзьям?
— Нет. — Он старался сохранять терпение. Он знал, что в конце концов об этом зайдет речь, и не испытывал вообще никакого чувства. Ровным счетом никакого.
— Значит, ты интересуешься только самым важным?
— Совершенно верно.
— Что будет с тобой, если это обнаружится?
— То же, что и с другими. Если только я не успею вовремя уйти.
Стеклянная перегородка отделяла их от шофера. Тем не менее он нагнулся вперед, чтобы убедиться, что в ней нет щели.
— Не могу себе представить тебя живущим в противной крошечной квартирке в Москве, — произнесла его жена. — Но это, наверное, было бы лучше, чем Пентонвиль. Могу я спросить тебя, что, по-твоему, было бы лучше?
Она повернулась и посмотрела на него. Он очень удивился, увидев, что лицо у нее буквально перекосилось от злости.
— Я подумала о том, что было бы лучше для меня. Боже мой, Фергус, как же мне хотелось высказать тебе все, чего ты заслуживаешь. Последние два дня я провела в каком-то сумасшедшем замкнутом круге, стараясь принять решение. Так вот, теперь я его приняла. В одном отношении ты уже погубил мою жизнь. Ты был гомосексуалистом, когда женился на мне. Мне не забыть тот день, когда ты рассказал про свой роман в Кембридже. До конца дней своих буду помнить, что я тогда пережила!
Вероятно, по этой самой причине я смогла спокойно воспринять теперь еще и эту новость. Трудно представить себе что-то страшнее, чем та ночь, — как же ты тогда распустил сопли, признавшись в мужеложстве. Я готова была пережить многое, но только не это. Никогда. А теперь, когда мы прожили двадцать с лишним лет, когда дети выросли и наша жизнь вошла в определенное русло, после стольких лет скитаний по забытым богом местам, теперь, когда перед тобой замаячило назначение в посольство первой категории и к тому же в качестве первого лица, я узнаю, что ты замешан в таких делах, которые способны все уничтожить.
Я могла бы погубить тебя, Фергус, и не сомневайся, я бы сделала это с удовольствием! С удовольствием запрятала бы тебя на всю жизнь в тюрьму. Если бы по нашим законам полагалась смертная казнь за то, что ты делаешь, с каким бы наслаждением я полюбовалась, как тебя будут вешать. Вот что я чувствую по отношению к тебе. Но мы с тобой связаны одной цепью. Если ты рухнешь, мы рухнем вместе, и черт бы меня побрал, если я это допущу!
Она открыла сумочку и вынула носовой платок, в глазах у нее не было ни слезинки, но она чисто нервным движением несколько раз притронулась к губам.
— Я работала, чтобы получить вознаграждение, — продолжила она. — Я потратила всю свою жизнь, чтобы помочь твоей карьере, потому что я хотела подняться на самую вершину. Я хочу посольство. Для себя, не для тебя. И я сделаю все, чтобы получить его.
— Понятно. — У него внутри все еще было пусто, как после анестезии. — Значит, ты решила ничего об этом не говорить. Спасибо, Маргарет.
— Не смей благодарить меня! — Ее лицо вдруг приблизилось к его лицу, и он почувствовал ее дыхание. Ему показалось, что она может броситься на него... Он знал, что существует подсознательный страх, но в буквальном смысле пережил его впервые.
— Не смей мне это говорить! Ты что, не понимаешь? Да я бы распяла тебя, если бы только наши интересы не совпадали! Я это делаю для себя, я защищаю собственные интересы. И детей. Ты всегда говорил, что я лишена материнского чувства. Да, лишена, но не тогда, когда речь идет о таком страшном позоре! Никто об этом не узнает, а ты с сегодняшнего дня все это прекращаешь, слышишь? Ты это бросаешь. Иначе тебя поймают. Ведь я поймала тебя, а это значит, что ты становишься невнимательным. Я хочу, чтобы ты обещал, Фергус. Я хочу, чтобы ты дал честное слово, что ты больше этого делать не будешь.
— Не могу, — ответил Стефенсон. — Я не могу тебе этого обещать. Могу обещать, что постараюсь.
— Постарайся, — попросила жена. — И смоги. Мы приехали. Это не Патерсоны?
— Да, — сказал Стефенсон. Он никак не мог сбросить с себя оцепенение, все тело ломило. — Она все еще одна из твоих протеже?
— Она мне нравится, — сказала Маргарет. — Он такая бесчувственная свинья, что мне кажется, его жене следует иметь кого-нибудь рядом. Я, например, очень хотела бы иметь кого-нибудь рядом.
— Тебе никогда никто не был нужен, — заметил он. — Ты родилась сильной.
— Мне это было необходимо, — заметила она. — А теперь я сильная. Я закалилась как сталь. Ты наконец сделал это со мной.
Когда шофер открыл дверь, она вышла из машины, придерживая длинный подол рукой, и они с Фергусом прошли короткой дорожкой к ступеням, которые вели во внушительное здание посольства, стоявшего в тени высокого кизила и искусно подсвеченного. Они представляли собой такую импозантную пару, что вполне могли сойти за статистов в голливудском кинофильме.
Рейчел Патерсон изо всех сил старалась поддерживать беседу с бразильским джентльменом, стоявшим слева от нее. Но ей это не очень удавалось, потому что все внимание отвлекалось на Ричарда. С отсутствующей улыбкой, ничего не значащими фразами она отвечала на любезные вопросы относительно того, как долго она находится в Вашингтоне, когда ждет ребенка и о других тривиальных вещах. Ричард стоял по другую сторону стола, и она неотрывно наблюдала за ним. Он разговаривал с красивой девушкой из Южной Африки, женой одного из чилийских военно-воздушных атташе. Та смеялась, ослепительно сверкая зубами и поблескивая на него огромными черными глазами, одной рукой притрагиваясь к своей левой груди, которая, по мнению Рейчел, была до неприличия открыта. Мало-помалу в ней просыпалась ревность.