Фисенко Анатолий
Шаг из тьмы
Анатолий Фисенко
ШАГ ИЗ ТЬМЫ
Луна выглянула из-за летящих туч, посеребрив их матовым блеском. Посветлевший лес притих, а затем снова очнулся ночными шорохами: заплакала неведомая птица, заухал филин, в кронах спящих деревьев простонал верховой ветер. Стараясь особо не хрустеть валежником, я неторопливо шел по тропинке туда, откуда тянуло дымком и присутствием человека. Костер оказался в указанном Прохором месте. Возле огня сутулился на пеньке пожилой мужчина в черном дождевике, рядом лежали "тулка" и рюкзак. С минуту я попривычке наблюдал из темноты, оценивая обстановку, потом шагнул на свет и кашлянул. Охотник вздрогнул, поморгал и хриплым со сна голосом осведомился: - Вы... кто? - Лесник, точнее, его помощник. Шел мимо, гляжу - чужой да с ружьишком. Балуются тут иногда. - Лицензию на отстрел? - мужчина полез за пазуху. - Зачем же? Верю. Закурить не найдется? - Пожалуйста, - он с готовностью вынул пачку "беломорканала", закурил сам, протянул мне. Я присел на соседний пенек и тоже задымил, прислушиваясь к окружающему. Лес высился вокруг черной мрачной громадой, чудился хруст ветвей, шепот людей, какие-то тени между деревьями. - Подстрелили кого-нибудь? - Увы, - собеседник дружелюбно улыбнулся, дремать ему, видимо, уже расхотелось. - Всего первый день. А вообще-то места знакомые, бывал. - И я люблю поохотиться. На крупную дичь... Значит, бывали? А вроде личность не припоминаю, прошу прощения. - Вы тогда пешком под стол ходили. Знаете поблизости Мертвую усадьбу? - Дурное место по мнению стариков: вампиры, оборотни и прочая нечисть. Сказки, конечно. - Вот-вот. Но мне когда-то довелось там ночевать, так чуть в них не поверил. Хотите расскажу? До рассвета всеравно далеко и сон пропал. - Конечно, - сказал я, отводя глаза от пламени, - еще только полночь и мне пока некуда спешить. - Тогда пододвигайтесь, слушать долго. И простите за газетный стиль, я ведь по профессии журналист.
Эта история случилась в мою довоенную бытность корреспондентом маленькой районной газеты, в то время, когда приходилось много разъезжать по селам и хуторам, затерянным в Глухмянской пуще, ночевать где попало, а порой всю ночь напролет трястись в телеге по бездорожью. Я был молод, самонадеян и любое поручение редакции воспринимал чуть ли не со щенячьим восторгом. Однажды в начале сентября я выехал в деревню Гниловатку для "освещения факта единичного приручения лося". Дождь, ливший неделю, размыл лесную дорогу, лошадь постоянно вязла в грязи и мой возница, седобородый тщедушный старичок, осип от ругани. Ночь была звездная, с неба замазанного тучами, беспрестанно моросило - мы вымокли, продрогли и в довершение ко всему заблудились. Когда кобыла стала и ни уговоры, ни понукания не стронули ее с места, возница бросил кнут в телегу и повернулся ко мне. Во тьме тускло блеснули зубы. - Приехали, гражданин корреспондент. Станция Березай хошь ни хошь, вылезай. Он захохотал, как филин, и неожиданно выругался. Я скорее догадался, чем увидел, что он искоса разглядывает покосившийся придорожный крест. Таких уже попадалось с десяток - и каждый раз старик снимал фуражку и кланялся, так что его неожиданный атеизм выглядел несколько странно, впрочем, тогда меня волновало другое: выспаться и хоть немного обсушиться. - Где располагаться будем, Семеныч? Надеюсь, не на дороге? - А хоть бы и так, - он сплюнул в темноту. - По мне лучше в берлоге, чем в Мертвой усадьбе. Поганое место. - Усадьба? - оживился я. - И переночевать найдется? - А как же. Все проспишь - не добудишься. - Вот и славно, - я зевнул и демонстративно откинулся на мокрую солому, показывая готовность остановиться у лешего, лишь бы под крышей. Старик минуту помедлил, потом махнул рукой и сердито дернул вожжи: - Н-но, заупокойная! Мы поехали. Сквозь тучи иногда проглядывала луна, но светлей не становилось. Я следил за проплывающими вверху кронами деревьев и думал, что попутчик - человек несомненно своеобразный, только не для ночного леса. Случайно ли заблудились? Между тем елки расступились и на большой поляне забелело длинное одноэтажное строение наподобие казармы. У грязных стен теснились папоротник и чертополох, окна преимущественно без стекол, с жалкими остатками рам. Телега остановилась, но выбираться не хотелось. Чем-то здесь не нравилось - слишком тихо было, даже перестала дразниться незримая птица. Казалось, это место заколдованно спит и ждет своего часа. Однако дождь усилился. Я спрыгнул в лужу и потянул чемодан. - Не надо, - сказал возница. - Что именно? - Здесь оставаться. - А где? Он промолчал, и мне непроизвольно захотелось оглянуться. Некоторое время он сидел неподвижно с отвердевшей спиной, а я переступал с ноги на ногу, тоскливо ощущая хлюпающую в сапогах воду. Наконец, не выдержал: - Что за тайны? Привидение, что ли? - Упыри, а еще барин здесь проживал до революции, - неохотно пояснил Семеныч, - и как-то на развод сюда лошадок завезли редкой породы. Монгольские или еще какие, но страхолюдные, не приведи Бог. Барин же поспорил с дружком, что подстрелит вожака. Ну и стрельнул, а голову на трофей отрубил... - Надеюсь, она не в доме? - перебил я с подчеркнутой иронией, впрочем, оставшейся без внимания. - Не нашли. Дружок только опосля барина отыскал - на люстре висел покойничек, а лицо перекошено, словно саму костлявую узрел. Руки за спиной связаны - не сам в петлю влез. И следы конские вокруг дома - с кровью. С тех пор тут часто ржание слышится и выстрелы, а если кто ночевать забредет, то сгинет либо умом тронется и лишь одно повторяет: "Безголовая лошадь..." Так-то, гражданин корреспондент. Я пренебрежительно повел плечами: - Неужели верите в лошадиное привидение? Проводник немного смутился: - Сказывают, видели. - Кто? - Есть кому. Спать расхотелось и я бы, пожалуй, рискнул добраться до Гниловатки, если бы не перспектива заблудиться вторично плюс нелепые слухи, требующие от меня, человека передовой профессии, немедленного опровержения. - Остаюсь. Ставлю фотоаппарат против самЪсада, что ничего не случится. Старик вздохнул: - Оно конечно... Здесь поблизости хуторок есть - может, составите кампанию? - До завтра, - отмахнулся я, - и не забудьте табачок. - Было б кому... - пробурчал он, заворачивая телегу. Последним, что я услышал, закрывая входную дверь, был звук близкого выстрела - или треснувшей ветки. Внутри строение выглядело таким же неухоженным, как и снаружи: валялись пожелтевшие от времени клочья газет, неопределенные тряпки, мусор, но в комнатах кое-где сохранилась мебель, что впрочем не удивляло. Безголовая лошадь... Надо же! На серых стенах изредко попадались картины, вернее, то, что от них осталось. Но одна в трепетных бликах моей свечи была особенно хороша: сквозь пыльную паутину проступал мрачный замок с несвещенными бойницами, а у подъемного моста спешенный всадник держал под уздцы рыжего першерона. Я поставил свечу на массивный дубовый стол, пододвинул его к уцелевшему окну, где не так сквозило, достал из чемодана "Собаку Баскервилей" и стал читать. За окном мирно шуршал дождь, уютно мерцал огонек свечи - и вдруг мне показалось, что хлопнула входная дверь - пламя сразу же заколебалось. Вернулся возница? Никаких звуков больше не доносилось. "Это ветер, конечно, ветер", - подумал я и заметил, что трижды читаю одну и ту же строку. Взглянул на ручные часы - полночь - и тут новый порыв ветра погасил свечку. Я вскочил и подсознательно ощутил чей-то взгляд, но не из окна, где колыхался занавес ливня, а рядом - злой и опасный. С третьей спички фитиль загорелся. Как Робинзон, я стоял в центре освещенного острова в море мрака. И снова язычок пламени рванулся и погас. И опять воскрес. Так повторилось четырежды - и столько же раз я умирал и рождался. Коробок опустел. Я судорожно загораживал робкий огонек и вдруг почувствовал стыд. Бояться невозможного?! Я громко рассмеялся, даже слишком громко, взял свечу и шагнул к выходу из зала - осветилась часть коридора, уходящая в глубь здания и дальше - наружу. На стене заплясали кривые тени и мне показалось, что в конце коридора, в пепельной мгле, мелькнула фигура еще более темная, напоминающая человеческую, но сгорбленную, с длинными обезьяньими руками. Пятясь, я отступил в зал к столу и снова распахнул книгу. Это была другая книга. С обложки, заляпанной красным, рвался на дыбы конь с развевающейся гривой. Сырой ветер вновь прошелестел по залу, пламя заколебалось и тьма сомкнулась вокруг трясиной. Я прижался к окну - единственно освещенному месту. Ливень уже прекратился, но далеко над лесом наплывала новая туча, словно гигантская косматая лошадь медленно перебирала ногами. Неверный лунный свет лежал на искристой траве наподобии зыбкой пены, пробивался сквозь мутное стекло на грязный пол, на противоположную стену с картиной, на люстру с качающейся веревочной петлей. И тут гдето рядом грянул набегающий конский топот. Я приложил ухо к паркету - он не дрожал, словно скакали невесомые призраки, но ведь те не грохочут гусарским эскадроном. Чья-то шутка? Возницы? Снова послышалось дикое ржание, копыта дробно простучали за окном и загремели в доме. Эхо металось по комнатам, гремело отовсюду и вдруг в конце зала я увидел его - рыжего безголового иноходца с недавней картины. Он затряс кровавым обрубком и с воплем бросился на меня прямо под удар стулом. Спина чудовища круто прог-нулась, шкура с треском разорвалась. Передняя часть рухнула на пол, а из под задней потянулись к моему горлу руки или клешни. Чувствуя безумную ярость - или яростное безумие? - я прыгнул вперед, схватил нечто бесформенное под обвисшей шкурой и вместе с ним выбросился в окно. Когда сознание вернулось, надо мной нависали незнакомые бородатые лица с одинаковыми удивленно-испуганными глазами. Испуг... Призрак... - Где он? - прошептал я. - Здесь я, здесь. Из-за спин показался Семеныч - в тех редких местах, где он не был мокрым, он был грязным. Мне помогли подняться. - Уж извиняйте, товарищ корреспондент. Может, оно и ни к чему, однако общество сомневалось... Насчет подмоги мы. - Все правильно, - сказал я, - спасибо, Иван Семенович. - Поищите в кустах вашего оборотня или что там от него осталось. Искать не пришлось - в ближайшей канаве валялся круп с ногами - явно не лошадиными. "Общество" недоуменно переглядывалось, но высказываться не спешило. Тогда я спрыгнул в канаву и потянул за оттопыренный хвост - шкура поползла, открывая лежащего без сознания верзилу. Мужики отшатнулись. Семеныч потерзал бороду; - Дело нечистое, власть кликать надо. Выходит, не лошадь безголовая, а мы... Ты-то, корреспондент, чего не струхнул? - Не успел, да и конь без головы не ржет - здесь у них ошибочка вышла. Сами ведь тоже не испугались прийти. - Так то конь, а то человек. Закуривай, милок, табачок славный. Вот и все. Прибывший милиционер обнаружил в подвале усадьбы склад мяса и рогов, а оба браконьера сознались, что сами же и распространили легенду о повешенном барине, для скептиков же имелись обезьянья и лошадиная шкуры, барабан для стука копыт, секретная насосно-сквозняковая вентиляция и многое другое, чего мне, к счастью, не привелось узнать. Задумано было хитро: полуночные выстрелы приписывались усопшему барину, лесник, кстати, тоже местный, никого и ничего не находил, потому что трофеи прятались в усадьбе, а когда поиски прекращались, переправлялись дальше. А верхом в телеге я с тех пор не езжу. Пешком-то оно полезнее. Рассказчик умолк. Несколько минут я молча слушал потрескивание костра, шум ветра в кронах, затем задумчиво произнес: - Неправдоподобный конец. Люди-то гибли в усадьбе, неужели только от страха? - Вас бы туда... Зачем браконьерам брать чужую вину? - Вероятно за длинный язык грозило худшее. А так все равно сбежали. - Любопытно, - в глазах журналиста появился профессиональный блеск. - Продолжаю. Если допустить реальность вампира, то ссылка на него уже не уголовщина, а политика: религиозная агитация, антисоветчина. Следователи заподозрили бы ложь, запирательство, а значит, возможную подпольную организацию - по тем временам это самоубийство. - Логично, - мужчина улыбнулся и потер ладони, словно включаясь в увлекательную игру. - Но если поверить в упыря, почему уцелели браконьеры? Впрочем, он мог держать их для прикрытия, эдакий симбиоз. Но ведь в действительности никто из местных в усадьбе не погибал. Странный кровосос, не правда ли? Я засмеялся и вновь отвернулся от косматых языков пламени, отбрасывающих пляшущие тени вокруг костра. - Цыган в своем селе не бедокурит. Тогда много шаталось беглых, переселенцев, просто нищих и бродяг. Никто их потом не искал. Гниловатские тоже не болтали лишнего - властям мужички не особо доверяют. - Логично, - с застывшей улыбкой повторил журналист. - Значит, барин и безголовая лошадь выдумка преступников. А упырь? - Что вы знаете о нем и почему считаете человечество уникальной формой разума? - с горечью пробормотал я. - А если когда-то существовали другие, разные и удивительные: лешие, волкодлаки, овинники, баенники, полевые... Не тупиковые, а параллельные пути развития. Где они? Изначальная малочисленность, скверная рождаемость, осиновые колы, огонь, инквизиция, стрелы со серебряными наконечниками, потом пули. Ваша проклятая привычка истреблять все иное. А ведь многие были безобидны, даже добры. Но не теперь. Уцелевшие научились жить среди людей, менять обличья, а главное беспощадной мести, - я даже вскочил, жестикулируя. В горле клокотало, пальцы дрожали. Тысячелетняя ненависть что-нибудь да значит. Журналист тоже поднялся и растерянно развел руками. Теперь мы стояли друг против друга, глаза в глаза. Вверху, ухая, промелькнул филин, черные ели тревожно зашумели хвоей. - Извините, коли чем обидел... Странные у вас зрачки: красные и ничего не отражают, даже огонь. И лицо... неживое. - Мне пора, - сказал я. - Вы один? - Да, то есть еще проводник Прохор. Пошел за валежником и сгинул. Не встречали? - Нет. Зачем вы здесь? - Охочусь, вспоминаю молодость. А в чем, собственно, дело? - Вас настигло и притянуло сюда заклятье вампира. Нельзя верить ему, а вы разгромили логово, выдали помощников-браконьеров. Кстати, помните второго, оставшегося в доме? Из лошадиного переда? - Смутно, видел мельком, - в его голосе появилась неуверенность, он шагнул к ружью, но я загородил дорогу. - Могу его описать: хромой, рябой, шепелявит. - Прохор! - обреченно ахнул мгновенно побледневший мужчина. - Кто вы? - Мститель, вампир, повешенный барин. Вот и конец истории про Мертвую усадьбу. В тот раз мы, увы, разминулись, но не сейчас. - Не в-верю, - он попятился в темноту, видно, хотел бежать, но ослабли ноги - такое часто случалось у попавших в мою ловушку жертв. С безумным видом он огляделся, увидел, как из-за дерева, жутко осклабясь, выходит Прохор с занесенным топором, споткнулся о ружье, упал, а я шагнул к нему, ощерив стремительно растущие клыки и выпуская кривые когти. И тогда он закричал.