Хирургу – за его золотые руки.
Анестезиологу – за теплоту её рук и за эти снайперские уколы, от которых у пациентов всё немеет там, где этого желает она.
Всему медперсоналу – за заботу и вежливость.
Меня перекинули на каталку и повезли в палату. Я хотел помочь хрупким женщинам передвинуть своё тело, но они сказали: «Даже и не пытайся. Это бесполезно!»
И это было удивительно. Я рукой схватил себя за ляжку – это было не моё тело: труп, только ещё горячий. И казалось, что можешь управлять им – ан, нет!
Женщины везли меня, будто игрались со мной в аттракционе. Надо мной были неподвижны их головы, и быстро мелькали квадраты потолка под озорной лёгкий смех.
В палате, перебазируясь с каталки на кровать, из-за большого перепада высоты я реально успел ощутить себя звездой, парящей в руках довольных фанаток.
Закончился звёздный час, начались реабилитационные будни.
7 марта
Двое суток, как я не вкушал плотской пищи. Только пару глотков воды сегодня, и пока всё.
К счастью, есть и не хотелось.
В 16.00 можно попить куриного бульона. Ну что ж, попью.
Здесь массово все страдают клинофилией*. Кажется, я тоже подцепил это дело.
8 марта
Гуляю по коридору. Смотрю: на столе в холле резинка от консервной банки свёрнута в знак «бесконечность». Прохожу мимо: нет, оказывается, «восьмёркой». Ведь сегодня 8 Марта!
Но только Тот, Кто крутит ход Вселенной…
Ясно, что этот знак послан с намёком: «Девушки, оставайтесь законсервированными в своей цветущей молодости на долгие, долгие годы!» С праздником Вас!
Ну всё, лирика обозначена. На сегодня её довольно.
В палате нас было трое, коек тоже.
Два моих соседа – старички как на подбор, обоим в районе семидесяти. Но сходство их не в этом. Трапезничают они, когда захочется, это тоже нормально. Но вот сам процесс – это то, в чём они собратья особого племени. Ложками они так гремят по тарелкам, будто не едят, а только требуют еду. Пыхтят, будто сошлись на арене бойни два враждующих темпераментных клана. Ну, а чавкают – членораздельно, смачно, с оттяжкой. Иногда звук ещё такой, будто обе челюсти соскочили со своих мест, и всё это колумесится в чане ротовой полости. При этом один тут же харкает и сплёвывает в банку. В акустике полупустой комнаты даже падающая капля из крана издаёт звук таранящего землю самолёта. Второй – сильно тугой на ухо. Ему легче хотя бы, когда он не видит. Я с трудом выдерживаю натиск рвотного рефлекса, но шансы его вели́ки.
В палате чисто. Из трёх лампочек работает одна (не из операционной ли?), но не около моей кровати. Ручка на двери болтается с одной стороны, изнутри. На неё накинута марлевая удавка, закатанная в жгут, и сбоку перекинута на ту сторону. За эту тесёмочку выходящие и тянут, чтобы закрыть дверь. Прогуливаясь по коридору, я обратил внимание на остальные двери – это отработанная система, а не частный случай.
Сегодня что-то стал покашливать – больно отражается на шве.
9 марта
Мельчайший снег сыпал на землю с тихим свистом и сапом. Он не искрил, не кувыркался, он наступал несметной татарской Ордой. Мой взор окружён серыми панельными пятиэтажками с синими и оцинкованными балконами. В центре композиции, за небольшой котельной, – горстка детей. Все дружно пинали сугробы, и лишь одна девочка в этом не участвовала, она в сторонке щёлкала семечки, сдобренные неуёмным снегом.
На протоптанных дорожках, перпендикулярных друг к другу, застыли две дворняжки: белая и чёрно-белая. Окрас как у двух моих котов, Беляшика и Тимы. Друг на друга не смотрят. Стоят долго, не шевелясь: растерялись, куда податься. Белая – ко мне улыбающейся мордашкой.
Беляш почти всегда со мной на руках или коленках. Ляжет да ещё обязательно лапкой обнимет. А Тима-Тишуня – такой тихий кот, такой тоже ласковый и умный! Как они там, наверное, и не скучают?
Сап постепенно стал походить на храп. Дети развернулись, и все дружно двинулись к одному подъезду. Девочка шла впереди и непрерывно щёлкала семечки. И ей плевать на «Орду», северный ветер и всё остальное.
Чёрно-белая дворняжка понеслась туда, где только что были дети. Туда же подбежало ещё несколько собак, и они продолжили детскую игру.
Протяжный натужный храп резко оборвался и спросил:
– Что ты там в окне увидел?
Я не стал забивать мозги соседу и ответил:
– Снег идёт.
Белая собачка ещё чуток постояла и, высвобождая меня от пристального интереса, скрылась из виду. Я отошёл от немого окна и сел на кровать. В палате снова раздалось театральное посапывание вперемежку с художественным посвистыванием.
10 марта
Открылась дверь в палату, и резкий, звонкий голос сказал:
– Та-ак, кто тут у меня? Знакомлюсь…