Генрих
Шаг третий. Призовой
Глава 1. Тяжёлые разговоры
Место действия: кафе рядом с танцстудией.
Время действия: 4 октября, 3 часа пополудни.
— Аньён, ДжеДжун-оппа, — машу рукой вошедшему оппену. Кто он мне, как выясняется? Уже посчитала на пальцах, троюродный оппа. Братан, так сказать, в третьем поколении.
ДжеДжун пробирается к моему столику в углу, по пути цепляет кофе. На лице недоумение и опаска, до сих пор не выветрившиеся.
— Аньён, Лалиса, — плюхается на стул, утыкается в кофе.
Не то, чтобы с трудом его вытащила на разговор, но подталкивать пришлось. Аборигены — народ косный, и молодёжь неизбежно перенимает ухватки старших. Мне, как элементу чужеродному, это ясно видно. Кстати, по той же причине легко отбилась от общества онни. Сама отпрыгнула, как только узнала, с кем и зачем собираюсь встречаться.
— ДжеДжун-оппа, ты в курсе, почему наш клан распался?
— Твой харабоджи пошёл против воли отца, нашего чинджо харабоджи, — бурчит братан в минус четвёртой степени.
Для начала надо сверить часы, то есть, версии давнего и неприятного события. Могут возникнуть проблемы. Уточняю, о чём речь. Да, версия моего деда совпадает с рассказанной ДжеДжуном.
— Прадед решил отправить твоего деда в университет, твой дед отказался, нарушил родительскую волю и выбрал другую профессию, — бубнит ДжеДжун.
— То есть, ты не знаешь, что воля прадеда исполнена быть не могла? Объективно.
— Почему же не могла?
— Денег в семье хватало на обучение в университете только одного из сыновей. На второго денег не было. Мой харабоджи отказался от университета в пользу брата. Твоему харабоджи его омма не рассказывала, что денег в семье больше не было?
— Я об этом ничего не знаю, — качает головой парень.
— Спроси его, — сама думаю, а хорошая ли это идея? Должен он был знать, не представляю, чтобы омма ему не сказала. Выходит, дело только в ослином упрямстве?
— Хотя, может, и не стоит. Тогда придётся тебе поверить мне на слово.
— Зачем ты меня позвала?
— Нам как-то надо решить эту проблему.
— Тебе надо покинуть нашу группу, — говорит, глядя в полупустую кружку.
— Или тебе, — раз пошла такая пьянка, будем резать по-живому. Или угрожать таковым.
— Вот она и проблема, — рассуждаю спокойно, — почему мы не можем общаться, как раньше, только из-за того, что наши предки…
Вовремя спохватываюсь. Про предков плохо говорить нельзя. И не только в Корее.
— …только из-за того, что наши предки попали в глупое положение?
— Я не могу пойти против воли отца, — хмурится ДжеДжун, — а он против воли харабоджи.
— И в чём выражается воля твоего отца?
— Нам запрещено с вами общаться.
— По необходимости мы общаемся. Например, договариваемся о времени Чхусок.
Размышляем. Дубовый двоюродный дедушка поставил своих потомков в неудобную позу и заставил бегать на время. Старый мудак! Никогда вслух не скажу, но кто помешает мне так думать?
— Могу спросить разрешения у аппы общаться с тобой по общим делам, — предлагает ДжеДжун. — Ведь когда мы познакомились, мы не знали, что нам нельзя разговаривать друг с другом.
— Нельзя этого делать! ДжеДжун, а ты про нас отцу сказал?! — Не на шутку всполошилась. Когда вижу отрицательный жест, холодный страх меня отпускает.
— Мороженое хочу, — заявляю слегка капризно, — с ореховой крошкой.
ДжеДжун уходит к стойке незамедлительно. Получив желаемое, наслаждаюсь морозной сладостью и растолковываю ситуацию.
— ДжеДжун-оппа, мне уходить из группы нельзя. Все остальные будут против, сам должен понимать. Если сделать так, как хочет твой харабоджи, успеха вам не видать.
Лицом братан на пол-осьмушки выражает осторожное сомнение, вроде: а вдруг видать?
— Хорошо. Но ты согласен, что со мной шансов больше?
На такое соглашается. Как же трудно с ним, с его тупым харабоджи и всеми этими идиотскими корейскими заморочками!
— Тогда каприз твоего дедушки ставит под удар будущее всей группы. Так ведь получается? Если мне уходить шансы на успех падают, сам согласился. А вот на это твой дедушка никакого права не имеет. У нас всех свои харабоджи есть. И родители. Так что уходить придётся тебе.
Резко мрачнеет. Уходить не хочется, подставлять друзей не хочется и против воли отца пойти нельзя. Цугцванг в чистом виде.
— Холь, ДжеДжун! — Вскрикиваю, найдя выход. Иногда… нет, часто, реакциями тела не управляю. С этим, чувствую, ещё долго разбираться.
Стоим на улице, любуемся праздничным шествием. Когда оно проходит, пересекаем улицу и двигаем в студию.