- Тогда нам ничего не остается, кроме как самовольно сбежать из Университета и отправиться в Роттогор.
- Ты себя слышишь, Кира? Это очень опасно!
- Наина, я прекрасно осознаю те опасности, которые поджидают нас. Но у нас нет иного выхода.
В комнате повисла давящая тишина. Каждая из девушек порывалась сказать что-то, но ни одна не решалась раскрыть рта первой. Наконец, молчание нарушилось робким голосом Наины:
- Предлагаю вытащить жребий. Я понимаю, что каждая из нас рвется в бой, но все мы не можем уйти. Двум из нас придется остаться, чтобы хоть какое-то время прикрывать двух… или вернее, считая Эстер, трех пропавших студенток.
- Верное решение, Наина. Подготовишь все для нашего жребия? – попросила Айри.
Девушка кивнула и подошла к письменному столу. Там она разорвала лист на четыре квадрата: на двух из них она нарисовала крестики, еще на двух – галочки. Скрутив каждый листок в трубочку, она взяла в руки шкатулку, где хранила свои украшения, высыпала ее содержимое на стол и отправила туда судьбоносные обрывки пергамента.
- Айри, тяни, - светловолосая девушка подошла к подруге, протягивая шкатулку. Она взяла ее с дрожью в руках. Медленно подняв крышку, она закрыла глаза и запустила туда руку.
- Эна, твой черед.
Девушка повторила в точности за подругой. Обе все еще не разворачивали свои листки, ожидая выбора Киры. Она схватила одну трубочку, крепко прижимая ее к груди.
- Ну, мне ничего другого не осталось, - с сожалением сказала Наина, вынимая из резного сундучка свой листок.
- Смотрим!
Заветные бумажки попались Кире и Айри. Сказать по правде, они не слишком были рады, поскольку в их глазах так и застыли галочки, небрежно начерканные карандашом на бумаге песочного цвета.
- Так решила судьба, так тому и быть, - голосом, полным обреченности, сказала Кира и украдкой заплакала.
- Кира, послушай… если ты боишься, я готова пойти вместо тебя, - Эна решительно встала, но подруга покачала головой, сжав ее руку.
- Спасибо, но нет. Мы должны согласиться с тем, что именно мы призваны выручить Эстер из плена Гаэля. Все будет хорошо.
На часах было уже почти шесть. Девушки так и не собирались засыпать. Они стали усиленно готовиться к походу в Роттогор, попутно придумывая дела, которые следует сделать до отбытия.
«Уважаемый господин Карьер! Рад приветствовать Вас! Я очень рассчитывал, что вы прочтете это письмо не раньше, чем осуществится один из пунктов моего плана. Было любезно с вашей стороны позволить мне и моему подчиненному похитить вашу студентку, Эстер Моруэлл. К слову сказать, приношу глубокие извинения за грубость своего генерала. Он часто бывает неотесанным кретином, особенно, когда выполняет мои приказы.
Насколько я понимаю, вы очень разумный и понимающий господин, и посему не станете мне мешать. Не пытайтесь противостоять мне, так как я с легкостью затею величайшую кровавую войну, которую вы только можете представить. И мне будет искренне плевать на то, что похищение девушки можно считать предпосылкой к межгосударственному конфликту. Я ведь прислал всего за одной. Я не какой-нибудь дракон из мифов, которому ежемесячно требовались самые красивые девственницы деревни. Помилуйте, вовсе нет. Но эту прелестную молодую особу вам больше не повидать. Искренне ваш, правитель Роттогора.
Ниже разместилась размашистая подпись «Разиэль I».
Карьер держал в руках это письмо. Его пальцы сильно дрожали; сам он ужасно побледнел.
Сейчас было только шесть часов утра, но о сне не было и речи. Буквально несколько секунд назад что-то заставило вскочить его с постели, стремглав помчаться в свой кабинет прямо в ночном халате и, рывком выдвинув ящик до самого упора, достать из-под кипы бумаг письмо. Письмо, которое при знакомстве вручил ему Гаэль Манрике. То самое, перевязанное черной лентой и скрепленное сургучной печатью. Он быстро сорвал все, что мешало ему добраться до сути письма, и стал жадно вчитываться в каждую строку. «Я с легкостью затею величайшую кровавую войну, которую вы только можете представить». Ужас тонкими иглами пронзал его тело, выкручивал суставы, пульсировал в мозгу. Николас некстати вспомнил, что за предательство могут и казнить. А свой поступок он расценивал не иначе, как предательство.
Он медленно опустился в кресло, все еще держа перед собой письмо. Ноги, налитые свинцом, ужасно ныли, словно он долгое время бежал. Как же он в тот момент не догадался, что Гаэль его гипнотизировал! Он смотрел ему прямо в глаза, и даже если Николас пытался отвести взгляд, вампир ловил его. Вернувшись на лекцию, профессор и думать забыл о свитке. Он предпочел заняться котенком, которого отменно накормил и соорудил ему местечко для сна в углу своей комнаты. Письмо, такое важное и такое ужасное, он забросил в этот проклятый ящик.