Помогаем летуну на расписанном белыми звёздами аэроплане, на хвосте у которого висят три врага. Он потерял своего ведомого - и теперь ему приходится вертеться, будто грешнику на сковороде, уводя машину от многочисленных очередей. Мы со смутно знакомым летуном нарушаем построение пары. Он выравнивает свой аэроплан с моим. И мы оба атакуем блицкриговцев. У первого вспыхивает хвост. Он уводит машину из-под обстрела. Второму везёт меньше. Уйти он не успевает. Зажигательные пули прошивают двигатель его аэроплана. Маленькие язычки пламени мгновенно разгораются. А через секунду весь нос объят пламенем. Но третий добирается-таки до жертвы. Длинная очередь буквально срезает укороченное крыло расписанного белыми звёздами безразгонника. Тот теряет управление, сваливается в неуправляемый штопор. И уже никакой антиграв его не спасёт. И то, как мы в четыре ствола разобрали на запчасти прикончившего его блицкриговца, он вряд ли увидел.
Мы с ведомым снова уходим на высоту. Он показывает мне открытую ладонь. Значит, патронов у него больше нет. Я мельком глянул на шкалу, показывающую мой запас. Оказалось, что и у меня их почти не осталось.
Я ткнул оттопыренным большим пальцем назад. Возвращаемся. Ведомый кивнул.
Мы развернули аэропланы в сторону, откуда прилетели. Надо было торопиться. Вылетов таких, как этот, у нас сегодня будет явно не один.
Мы опустились на палубу авианосца. Даже из машин выбираться не стали. Техники мгновенно облепили их. Принялись менять батареи - на полноценную зарядку времени не было, как всегда. Другие быстро вынимают опустевшие цинки с пулемётными лентами. Ставят на их место полные.
- Дыры в корпусе есть? - поинтересовался я у старшего авиамеханика. Он только что закончил внимательный осмотр моего безразгонника.
- Немного, - ответил тот. - Металл хорошо держит даже фосфорные пули.
Только тогда я понял, что фюзеляж моего аэроплана обшит листами тонкой жести. Выходит, зажигательные патроны ему, на самом деле, не так страшны. Славные машины, всё-таки, безразгонники.
Трижды мы возвращались на палубу авианосца. И каждый следующий вылет мне давался всё тяжелее. Несмотря на антиграв, аэроплан ставился, казалось, тяжелее с каждой минутой. Руки болели. Спина затекла. Глаза слезились от напряжения, несмотря на отличные очки. Я выиграл их в лотерее после смерти богатого пилота-аристократа. Их желтоватые стёкла ничуть не потускнели за прошедшие годы, и отлично защищали от солнечных бликов. Да и в сером мареве туч через них было куда лучше видно. Вот только теперь не помогали и они.
Я буквально вывалился из кабины. Сполз по борту аэроплана. Ноги просто отказывались держать нас. Мой ведомый выглядел и чувствовал себя ничуть не лучше моего. На ногах ему помогали держаться двое техников, на их плечах он буквально висел.
К нам подкатился толстяк в лётной куртке. Он так и не сумел запрячь нас ни в какую эскадрилью. Мы опускали аэропланы на палубу, заряжали их, заправляли пулемёты свежими лентами - и отправлялись в небо.
- Вам выделена каюта, - сообщил нам с ведомым толстяк. - Полтора часа на отдых. За это время ваши аэропланы приведут в порядок. А то механики уже у меня на плечах висят. Говорят, что ваши машины развалятся, если их ещё хоть раз без хотя бы небольшого ремонта отправить в небо.
- Сразу видно, - устало усмехнулся я, всё же находя в себе силы встать и поднимая очки на лоб, - что они ни разу не воевали.
- Машины выработали моторесурс на несколько месяцев вперёд, - вспылил старший механик, без особых церемоний подхвативший меня и буквально волокущий на себе. - И, кстати, вы-то сами, господин летун, воевали?
- Я что, так молодо выгляжу? - глянул на него я, хотя это и было довольно неудобно.
Тот только половчее перехватил меня, будто я был мешком с картофелем, а не человеком. Однако дурацких вопросов больше не задавал, что меня искренне радовало.
- Вам всё равно нужен отдых, - говорил катящийся следом толстяк в лётной куртке. - Ну, куда вам в таком виде в небо. Капитан Гвинадо лично распорядился, чтобы вы отдохнули полтора часа.
- Почему именно полтора часа? - задал вопрос более проницательный мой ведомый.
Толстяк замялся, даже с шага сбился. Потупил взор. И я понял, что он знает намного больше, чем хочет сказать нам. Однако всё же решил, что врать открыто не стоит, раз уж его раскололи так быстро.
- Дальняя разведка обнаружила целый авиаполк блицкриговских тяжёлых аэропланов, - ответил он. - Торпедоносцы. Они заходят к нам во фланг. Капитан Гвинадо выделил пятнадцать летунов, которым предстоит им противостоять. Вы - среди них. Торпедоносцы доберутся сюда примерно через два с половиной часа, не раньше. Вот вам и дали время на отдых.
Торпедоносцы. Разработка, которая многим казалась абсурдной. Кому нужны большие аэропланы, если можно строить воздушные суда. Однако они оказались весьма дешёвы в производстве. На деньги, ушедшие на постройку одного корвета, можно было построить эскадрилью тяжёлых аэропланов. А по эффективности эскадрилья всё-таки несколько превосходила один корабль. Они могли постоять за себя, благодаря мощному пулемётному вооружению. Выстроившись плотным ордером, тяжелые аэропланы вполне могли организовать плотную огневую завесу, через которую очень трудно было прорваться.
И вот теперь целый полк вооружённых тяжёлыми торпедами, вскрывающими борта линкоров, готовился зайти к нам во фланг. Останавливать их придётся нам. Надеюсь, что полтора часа отдыха хоть немного помогут. На фронте, конечно, приходилось и меньше спать, но тогда я, как бы банально это ни звучало, был моложе.
Каюта была самой обычной. В подобных ей я прожил не один год. Два койки, низкий потолок, откидной столик и иллюминатор. Я быстро разделся и улёгся спать. Терпеть не могу ложиться в одежде. Даже когда спать приходилось всего-ничего, я тратил несколько минут на одевание-раздевание. Лучше уж вовсе не спать. Уснул я, наверное, ещё раньше, чем голова моя коснулась подушки. Потому что даже отчаянного храпа моего ведомого не слышал.
Потому что первым, что я услышал, проснувшись, был именно его переливы. Я сел на койке. Металлический пол неприятно холодил голые ступни. Да и вообще, в каюте было не слишком жарко. Я быстро оделся. Как раз, когда натягивал шлем, на койке заворочался ведомый. Зевая, он вылез из-под одеяла, почесал короткие волосы, взъерошив их.
- Пора уже? - протянул он.
- Пора, - кивнул я, указывая на хронометр над входом в каюту.
Спустя секунду, в дверь уже деликатно, но громко стучали.
Ведомый слез с койки, принялся быстро шнуровать ботинки. Я же крикнул, чтобы входили. Дверь в каюту мы запирать не стали. Хотя и я, и ведомый, по привычке спали с револьверами под подушкой. Точнее это у меня был револьвер. А ведомый сейчас прятал в кобуру чёрной кожи здоровенный угловатый пистолетище. Я таких даже не видел - что-то новенькое. Из него, наверное, можно аэропланы сбивать.
Дверь каюты распахнулась - на пороге стоял молодой матросик с усталым лицом. Видимо, ему спать не пришлось ещё с самого начала боя. И потому нам он отчаянно завидовал. Быть может, именно его с товарищем каюту, мы занимали.
- Ваши аэропланы в ангаре, - сообщил он. - Техники готовят их к запуску.
Я поблагодарил его, и мы с ведомым поспешили вслед за матросиком в тот самый ангар, о котором он говорил. По дороге я понял, что сон не хочет отпускать меня. Я отчаянно зевал всю дорогу. Очень хотелось закрыть глаза - веки будто свинцом налились.
И потому в ангаре я первым делом направился не к аэропланам, а к баку с водой. В него тонкой струйкой стекала ледяная вода с конденсатора влагоуловителя. Питьевой эта вода уж точно не была - её использовали в основном для технических нужд. Я снял шлем - и нырнул в него головой, задержав дыхание. Вынырнул. Понял, что мало. Нырнул снова. И третий раз - для закрепления. Натянул шлем на мокрые волосы.
Вот теперь можно отправляться в небо. Сна как ни бывало.