Теперь мне было ясно, что Старик что-то знает, чего я не знал. Но я был уверен, что если он узнал об этом случайно, так меня упрекать не станет.
— Жизнь для чистых душ полна неожиданностей, — продолжал Старик. — Это, — он показал на старшего гражданина, который встал и поклонился, — это Ружичка Бенедикт, а это, — та же самая процедура повторилась с младшим гражданином, — это Ружичка Мефодий. Удивляешься?
— Не очень, — ответил я.
— Так вот, под конец самое интересное, и ты удивишься. Это паспорт Франтишека Местека. Вот.
И бросил на стол красную книжечку.
— Теперь удивляешься?
— Да, теперь удивляюсь.
— Слава богу. А чему ты, собственно, удивляешься?
— Удивляюсь тому, как он к вам попал.
— А ты не удивляешься, как ко мне попали Бенедикт с Мефодием.
Оба названные встали.
— Так чтобы ты не очень долго удивлялся: послали их ко мне с Остравы. И паспорт Местека с ними. Дело в том, что Бенедикт с Мефодием обокрали там склад, разворовали топоры и пилы. А когда их основательно обыскали, так обнаружили и паспорт Местека в бумажнике. А где его нашли Бенедикт с Мефодием?
— С вашего позволения, украли, — сказал Бенедикт.
И Мефодий сказал:
— С вашего позволения — да.
— Так, так, — похвалил их Старик, — украли. И украли прямо у владельца, у Франтишека Местека, который в нетрезвом состоянии лежал на берегу Лабы как раз в тот вечер, когда его, как ты уверен, убил Братислав Подгайский. Тебе ничего в голову не приходит?
— Приходит. Я думаю, что Подгайский мог столкнуть Местека в Лабу и после того, как эти два гражданина украли бумажник.
— Да, да, мог, только тогда он должен был бы следить за ним и испугался бы двух Ружичек. Ему пришлось бы оставить Местека одного, а потом к нему вернуться и столкнуть в эту реку, потому что Местек вряд ли бы оказал сопротивление. Только что сначала сделал бы Подгайский?
— Сначала он бы вынул у него из карманов часы.
— Ну вот. А почему этого не сделали Бенедикт с Мефодием? Наверное, потому, что им кто-то помешал. Так кто вас вспугнул? — обратился Старик к обоим Ружичкам.
— С вашего позволения, — сказал Бенедикт, — мы испугались пана постового.
Старик был доволен.
— Так, так. Вы испугались пана постового и удрали, а тот подошел к Местеку, поставил его на ноги и сказал, чтобы он пошел отсыпаться домой, потому что на берегу не храпят. Местек пошел в одну сторону, а пан постовой в другую, потому что у него нет времени возиться с каждым пьяным. Дело в том, что это было в нерабочее время. Мефодий с Бенедиктом и потом Местека в воду не толкали. Часы в кармане — это ясное доказательство того, что его никто туда не толкал. Он сам туда свалился, наверное, потерял дорогу. Жалко его или не жалко, это уже не наше дело. Хочешь что-нибудь к этому добавить, товарищ следователь?
— Пока нет, — сказал я.
Старик позвонил. Бенедикт с Мефодием раскланялись и пошли навстречу своей судьбе, с которой уже, видимо, смирились. Когда дверь за ними закрылась, я сказал:
— Товарищ капитан, я хотел кое-что добавить. Я думаю, что я дурак.
Дурак — это понятие широкое. Когда вы говорите о ком-то, что он дурак, значит, этот человек сделал вам что-то неприятное. Когда вы себя называете дураком, это значит, что вы забыли ключи или что-то в этом роде. Но на сей раз я думал, что я дурак в полном смысле этого слова. Все мое расследование показалось мне ужасно убогим и глупым. Как говорят, я ничего плохого не хотел. А что толку? Еще хуже. Я был уверен, что знаю сущность этого дела, что понимаю все случившееся. Еще час назад я был в этом уверен. На самом деле я ничего не знал. А я вел себя, как будто действительно произошло убийство. Ведь только это оправдывало мои действия. В течение столетий именно так и совершались многие юридические ошибки. От уверенности в правоте и из желания сделать лучше.
Я без разрешения взял стул и плюхнулся на него, как мешок с мукой. Потом посмотрел на Старика. Тот, очевидно, ждал, что я скажу. Но ведь он, собственно, ничего не мог знать о том, как я допрашивал Ландову.
— Что с тобой? — спрашивает он. — Чего ты так расстраиваешься?
Он еще думает, что я чересчур добросовестен! Лучше бы мне провалиться на месте. Но рассказать ему обо всем я не мог. Тогда бы я свалил на него ответственность и втянул в такое дело, за которое по справедливости должен был расплачиваться сам. Я промычал, что, дескать, ничего.
— Ну да, — говорит Старик, — колесо вдруг поломалось и сделало «бац!». Послушай, не расстраивайся так. Ведь я же не думаю, что ты несерьезный парень, наоборот…