Выбрать главу

В письме он коротко сообщал, что приехал в Москву и попросил, как бы прогуляться около усадьбы, где он будет ждать или сегодня вечером, или завтра после обеда. Все, никаких фривольностей типа «люблю, сил нету», или хотя бы письменного обещания поцеловать.

– Расскажи теперь ты, красный молодец, как карьер у тебя идет? Удачно ли?

– Государь соизволил поместье считать вотчиною, да еще добавил полста хозяйств, чтобы не выглядел совсем бедным и не плакался от бедности.

– Да ты у нас зажиточный вотчинник! – воскликнул князь. Впрочем, в возгласе было и немало иронии. Ему, имеющему от предков большие вотчины и богатства, с княжеской спесью глядящего на радости мелкого вотчинника, было смешно смотреть на такое «обогащение».

Князь Александр, между тем, справившись с эмоциями, ласково спросил:

Между тем Хилков объяснил и Дмитрий, узнав детали, сильно удивился. Оказывается, именно князь и был тем человеком, который провинился в глазах царя из-за уменьшения производства пороха.

Даша незаметно для него поморщилась. Хозяйственное состояние Дмитрия его отцу не нравилось больше всего. Но тот приятно его разочаровал, поделившись новостью:

А он, ха-ха, вздумал делиться с Петром своими чаяниями и желанием жениться за княжеской дочери!

– Вот же я, – мягко сказал он, – живой и здоровый. Все же хорошо стало, ты не печалься, горести уже в прошлом.

– Попытался я узнать, кто этот верный человек, которому царь Петр Алексеевич так доверяет. Оказывается, гвардеец Преображенского полка Дмитрий Кистенев!

С письмом была большая закавыка. Дмитрия в детстве учил не очень-то грамотный деревенский пономарь, которому его отец обещал за это пол чети ржи, а Саша во время учебы на зачет сдавал старославянский «на ура» (два с плюсом или три с минусом в зависимости от настроения преподавателя). То есть оба были в письменном деле «очень хороши». И текст был соответственным. На десять слов двадцать ошибок. Ничего страшного, этим он лишь подтверждал имидж средневекового дворянина. Лишь бы Даша смысл поняла. И пусть смеется, Дмитрий сделает морду лопатой – ему, простому сыну боярскому, в пору саблей махать и коровам хвосты крутить, а не перо крутить.

Но, к счастью, обошлось. Из толпы слуг вышел представительный мужчина, – несомненно, старший, – низко поклонился на старомосковский манер, объяснился:

– Тебя ранили?! – опять ахнула Даша. Он, уже не чинясь от отца, обняла своего любимого, жалея его и опасаясь за жизнь.

– Драться буду с вами на смерть до последней капли крови.

И, действительно, князь распахнул дружеские объятия, не чинясь.

Его действительно неспешно повели. Окружили со всех сторон, но не как пленника, а как ценного гостя, которого надо тщательно охранять и беречь, почетно ведя на виду у всех. В усадьбе сразу повели в кабинет князя. Там оказался не только князь Александр Никитович, но и его дочь. Разговор у них был серьезный и важный, судя по сосредоточенным лицам, но Дмитрию они обрадовались. При чем оба.

Князь согласно кивнул, мысль показалась ему здравой. Они немного перекусили пирогами с квасом, потом Александр Никитич предложил пойти в трапезную, поужинать. Дашенька тут же подхватилась, поспешила посмотреть, все ли готово. Затем отправились и мужчины.

Небольшой листок хорошей бумаги перекочевал из руки в руки, как ценное секретное донесение какого немца, или как приличная взятка в ведомстве ключаря Петра.

– Поможешь мне с увеличением производства пороха, скажешь слово доброе перед государем, мешать с дочерью не буду. Живите с богом!

Сын боярский почувствовал, как сердце забилось с перебоями. Неужели Дашу отдаст за него замуж? Признаки того, что ему собираются дать от ворот поворот, кажется, не наблюдаются?

Скорее бы царь Петр ввел гражданский шрифт (он сделал это в 1708 году). А то кошмар, как мучаешься! Давно же Дмитрий не чувствовал себя студентом двоечником, который, написав контрольную, замирая, ждет итогов проверки. Пронесет – не пронесет?

Князь поздно понял, что сказал лишнего при дочери. И без того ее жизнь печальная, а он лишь горести ей добавляет.

Та сначала испугалась здоровенного незнакомца, бросившегося к ней навстречу. Со страху чуть на помощь не стала звать, но потом признала, припомнив его на пиру. Хорошо было видно, что, с одной стороны, она очень рада, что ее питомица, наконец, нашла свою любовь, с другой, – поскольку отец выбор как бы не одобрял, она за нее боялась, а потому Дмитрия не взлюбила. Такая вот женская средневековая философия. Так сказать, бабья правда. Но берестяную грамоту Дмитрия нехотя взяла и пообещала передать.

Даша, сидящая с открытым ртом, ойкнула, самолично, не зовя слуг, разлила по братинам квас, обнесла пирогами. За одним слегка прижалась к Дмитрию.

– Не гневайся, господине, послал нас за тобой боярин князь Хилков с повелением пригласить с почетом в свою усадьбу. Мил ты ему очень, а потому никаких ругательных шагов велено не делать, а лишь почтительно просить к нему в гости.

Князь дождался выхода слуг, посмотрел на дочь, понял, что выставить ее больше не получится, опять вздохнул, завершил:

Князь не зря сиял. Визит к царю, едва не приведший к расстрелу, окончился царской милостью. И, похоже, будущее у него будет не самым плохим до очередного промаха.

– А это боярышня просила передать. Передать только в руки.

Этого было достаточно, чтобы пойти, не раздумывая. Дмитрий задавил малодушный крик души о возможной засаде, кровавых побоях и других малоприятных действиях. Убрал оружие на положенные ему места портупеи. Кивнул:

– В карьере жду только самого лучшего. Государь Петр Алексеевич соизволил зачислить меня во второй батальон Преображенского полка. На беседы приглашает, с секретами делится. Обещал произвести в сержанты гвардии, а пока отпустил в полугодичный отпуск по ранению.

Князь смотрел на такое поведение дочери уже без недовольства. Стерпелся. Обратился к Дмитрию:

– Дважды, – пояснил Дмитрий, – но оба раза легко. Не бойся, княжна, от меня так легко не избавишься. Государь меня выделяет, дает отдохнуть, да в хозяйстве порядок навести.

Дмитрий, как историк, знал, что в допетровской Руси царский подарок в виде чарки или иной посуды во время пира означал признак большого внимания и благорасположения государя.

Он оглянулся на дочь:

А с рассветом пришел гвардеец и объявил, что вина с меня снята, расстреливать не велено, а велено снять кандалы и отвести к царю. Петр Алексеевич был утомлен, явно ночью мало спал, но оказался оживленным и ласковым. Сказал, что переговорил со знающим человеком, которому верит, как себя. Он говорил то же, что и я, и поэтому он верит мне. Благо, тот еще умом остер и знаниями богат.

– Фу, – прокомментировал он поведение дочери, и продолжил рассказ: – вот так я и просидел всю ночь. Какой там сон, с рассветом расстреляют. И дочь остается одна – одинешенька.

Дмитрий, который вроде голодным не был, но при виде и запахе соблазнительной еды враз напенил рот слюной, гордо ответил:

Поспешил к Кремлю, нашел усадьбу Хилковых. Подождал, перехватил няню – старушку – настоящий божий одуванчик, – спешащую по хозяйским заботам.

Последний раз наша семья так была высоко отмечена при первом царе Иоанне. Почти двести лет тому назад!

Поделиться радостью наедине он дальше не успел. Дверь открылась и появилась Даша с чередой слуг, принесших различную посуду, квас в серебряных кувшинах, горячие еще пироги с одурманивающими запахами.

Спасибо, конечно, князюшка. Впрочем, другой бы давно вышвырнул вон. Этот еще терпеливый. Пусть князь исходит спесивым смехом. А все-таки стало больше на сколько-то мужиков, да еще бабы да детки. При правильном хозяйствовании можно так развернуться!

– Там у тебя, кажется, поместье? – ненароком спросил князь.

И, подойдя, полушепотом:

– Нас сегодня угостят, али как?

Дмитрий кинул взгляд на развернутый листок. Там было одно слово изящным Дашиным почерком: «Приходи».