Никита, узнав о вчерашних похождениях друга, долго цокал и завидовал – и бою, и прихожей девке, которая просто обязана влюбиться в своего спасителя, и покровителя, который теперь обязательно окажет помощь в карьере. Везет же парню!
Посудачили, пока от нечего делать стояли среди таких же. Наконец, очередь дошла и до него. Никита ушел на свое место. Проверяющие критически посмотрели на сына боярского, количественно все совпадало, а вот за качество поругали – сабля де тупая, древко сулицы не обстругано, стрелы кривые. Отлаяли также за худую сбрую.
Дмитрий только ругнулся, когда они, не торопясь, ушли. С его точки зрения ругали его зря. Придираются со зла, поскольку возможности получить подношения нет, ищут соринку в чужом глазу, а у себя… Тьфу!
Впрочем, в конечном итоге помещик Дмитрий Кистенев был признан в полном порядке и мог участвовать в дворянском ополчении в этом году. Ну, еще бы, если начнут срезать даже таких, как он, воевать станет некому.
Он зло сплюнул и отправился искать Никиту. Тот был зол не меньше от придирок, и они поэтому поводу распили четверть бражки, купленную втридорога в ближайшем трактире. Сборы закончились, хоть и с некоторыми нервными издержками для дворян. Хотя, в общем-то, лаялись на всех для порядка, а не со зла.
После смотра ополчения большинство детей боярских разбрелись по Москве – людям дали день на отдых, чтобы завтра, собравшись по отдельным полкам и отрядам, они пошли в составе армии на Нарву. Командовали армией иноземцы во главе с герцогом де Кроа, что сразу настроило русских воинов против командования и породило волну пессимизма. И хотя верховным командующим считался царь, но дворяне были настроены пессимистично.
Дмитрий такой неприязни ко всем иностранцам не имел, но помнил, что в данном случае именно этот фактор – командование иностранцами – сыграло одну из ведущих причин в поражении русских под Нарвой. Эти спесивые, но очень трусливые козлы с первых же выстрелов просто бросили всех и сдались в плен. А войско бестолково стояло на поле боя, по огнем, по атаками конницы и шведских драбантов. Пока, наконец, частью не сдались, частью не погибли.
Правда, нет худа без добра – именно после этого Петр Алексеевич, хорошо относящийся к иноземцам, в армии старательно обучал и продвигал именно русских. А немногие офицеры иностранцы получали чины и награды только в результате личных заслуг. Так что все будет хорошо при одном условии – уцелеть в этой бестолковщине, что будет позднее называться сражением под Нарвой 1700 года.
А пока он может получить свой скромный бонус за спасение Даши Хилковой, как называл он ее про себя. Эх, жениться бы на ней!
Однако, девочка хотя и казалась чудом, но не для него. Князь Хилков был хорош для своего уровня, он имел больше тысячи крепостных крестьян и хорошую прибыль от личных промышленных мануфактур и сельского хозяйства. Не говоря уже о том, что боярская породистость из него просто вылезала. Княжеский род!
Где уж тут тягаться мелкому помещику, который даже своих крепостных не имеет, их дало ему так сказать в аренду государство, пока он служит. А как перестанет служить, так могут и отобрать. Сам бы крепость не попал!
С этими мыслями он подошел к особняку Хилковых, стоящему хотя и не Кремле, но все же в центре Москвы, на территории больше гектара свободно раскинувшемся вместе с парком. Что б он так жил, как князь существует!
Хилковы по внешнему виду жилья явно не бедствовали, но переходить к западноевропейским излишествам не спешили. Всюду – в парке, на каждом из двух этажей усадьбы видна была старомосковская леность и неторопливость, жившая и в ХVIII веке, а потом перешедшая в архитектуре в ХХI век.
Но и военная целесообразность видна была во всем. Жирком не заплывали, бестолково рот не открывали. На входе Дмитрия встретил слуга. Учтиво раскланялся и, пройдя с ним несколько десятков шагов, сдал на руки другому слуге внутренних покоев – постельничему. А уже тот, на правах ближнего слуги, провел в кабинет хозяина.
Александр Никитич в преддверии гостя занимался сугубо мужским делом – чистил пистоли, которых у него было аж шесть штук! Богатый князь, – опять позавидовал Дмитрий. В это время даже паршивенькие огнестрелы стоили несколько рублей, а уж импортные (западные) шли по весу золота. Поэтому единственное занятие с огнестрельным оружием, которое мог позволить себе Дмитрий, – любоваться на торге выставленными пистолетами, фузеями и пищалями.
– А вот и ты, – радушно встретил его князь, – а я уже не чаял, думал не придешь.
– На смотре задержали, – с заминкой оправдался Дмитрий. Не на пробки же ссылаться, их еще, как минимум, два века в Москве не будет.
– Да, – протянул князь, – слышал, царь собирается со шведами воевать. Неразумно. Враг уж больно сильный. Ваш полк тоже под Нарву отправляют?
– Отправляют, – подтвердил Дмитрий. Он хотел углубиться в военную тему, но в это время в дверь негромко поскреблись.
Князь еле заметно поморщился, но неожиданно мягко сказал:
– Войди, голубушка. Мы тут пока разговариваем.
Дверь тихо отворилась. Сразу стала понятна мягкость и доброта хозяина. На пороге показалась его дочь, нарочито скромная и тихая, и только изредка бросаемые искрометные взгляды на мужчин показывали, что это маска, надетая в честь гостя. А под ней находится такой яркий пламень и жар вулкана, который легко сжигал неосторожных мошек. Или мужчин типа данного сына боярского.
Дмитрию одного такого взгляда хватило, чтобы он снова «поплыл», как после удара боксера-тяжеловеса. Какая уж там теперь война, на скамье бы усадить, на которую посадил его гостеприимный хозяин.
Хилков, конечно, увидел эту пантомиму. И как он не был добр, но подобная вольность незамужней дочери с незнакомым мужчиной – небогатого, не знатного сына боярского, которого она только вчера, м-гм, увидела, его все же возмутила.
– Дарья, – произнес он с нажимом на пару тонов ниже, строго глядя на нее.
– А я, тятенька, вам квасу принесла, – с придыханием произнесла девушка. Такой тембр и тон представительницы женского пола пускают в ход, когда надо показать, мол, какая я белая и пушистая, маленький котеночек, который просится к вам на руки, обогреть и приголубить.
Устоять здесь может только твердокаменный мужчина-неандерталец, видевший в каждой женщине полтораста фунтов костей и мяса. Князь таковым не был.
– Давай квасу, – мягче сказал Александр Никитич, собираясь добавить, что после этого дочерь можно уйти, но Даша, чувствуя, что выбрала правильный тон, а железо ковать надо, пока оно горячо, умильно затараторила:
– И пирогов велела принести. Твои любимые, одни с лесной малиной, другие с садовой земляникой.
– Обедать скоро, – напомнил князь, окончательно сдаваясь.
– У-у, что вам, мужчинам, будет. Перед трапезой немного перекусить и не заметите. Я сейчас.
Она выскочила из кабинета. Слышно было, как командует и пушит слуг, готовясь к небольшой трапезе перед основной, на которой она себе место уже резервировала.
– Последняя моя, – с родительской гордостью сказал князь, – вся в Хилковых.
Он немного помолчал, с горечью добавил:
– Три сына было и дочь, не считая тех, кто умер в младенчестве. Двое погибли в сражениях, одного сожрала лихорадка. Никто и ожениться не смог. Осталась вот последыш и тоже без детей.
Влетела дочь, торопя слуг для небольшой заедки. Сама расставила две изящно украшенные серебряные чаши с позолотой, придвинула к мужчинам два золотых кубка. Налила квас. Под этим предлогом, несмотря на жесткие нравы того времени, трижды сумела коснуться Дмитрия. Оба при этом содрогались, словно попадали по разряд электрического тока.
При виде такой картины князю Хилкову хватило твердости набраться решимости и вытеснить активную дочь из кабинета под предлогом переодеться к ужину. Но остаться мужчинам вдвоем все равно на долго не удалось – позвали на ужин.