— Какова длина разреза по земле? — спросил я Алимова.
— Отсюда почти до забора. Более пятидесяти метров.
Недурно…
— А глубина проникновения в землю?
— Невозможно определить, очень тонкий разрез. Невооруженным глазом практически не прослеживается, взгляните сами.
И то верно.
— Подземные коммуникации не рассекло?
— А они не здесь проходят. — Майор показал рукой. — Электрокабель вон там, а водопроводные трубы правее. Хорошо, хоть вентиль в подвале был перекрыт, иначе затопило бы. На первом этаже холодильник старый разрезало, но фреон не рванул.
— Местные жители ничего не слышали? Вертолета, например.
— Уже опросили. — Алимов понимающе кивнул. — Один парень не спал и был трезв. Ничего не слышал. Говорит, была очень тихая ночь. И ни с того ни с сего — кирпичный грохот.
— Испугался?
— Не то слово. Я сам удивился: здоровенный такой лоб. Третий день дрожит, водкой питается…
Майор Алимов смотрел на меня выжидательно. Я решил больше его не томить.
— Дело я у вас беру, майор. Похоже, оно действительно не по вашей части. Все материалы у вас с собой, или я ошибаюсь?
— Все здесь. — Алимов не скрывал своего удовлетворения. — Приказать погрузить вам в машину?
— Да, конечно. Распорядитесь.
Он пошел было распоряжаться, но я остановил его:
— У меня еще один вопрос, лично к вам, майор. Что вы сами думаете по поводу происшествия?
— Как следователь?
— Ну разумеется.
— Как следователь, я считаю, что имело место случайное применение космического оружия. Рентгеновский лазер или что-то вроде. Еще повезло, что не чиркнуло по городу.
— А не как следователь? — продолжал допытываться я.
Алимов пожал плечами.
— Как материалист, я в чертовщину не верю, но… Судите сами: большая часть первого этажа цела, открыта — и не разграблена! Население боится. Первый случай такого рода в моей практике. Да я и сам… — Он замялся.
— Продолжайте.
— Ну, словом, мне здесь тоже неуютно, — неохотно пробурчал майор. — Сегодня еще ничего, терплю, а вот позавчера…
— Что позавчера? Между нами.
— Струсил я, вот что! — шепотом прошипел Алимов, буравя меня злым взглядом, и тут же нервно оглянулся: не торчит ли кто за спиной, подслушивая? — Как сопливый пацан струсил, чуть не сбежал! Понятно тебе, капитан? И не один я, между прочим! Ты на моих людей вчера бы посмотрел! Ни черта тебе не понятно, вижу. Хочешь — верь, хочешь — нет, но жуткое тут место, аномальное. Собака вон тоже вчера работать не смогла и вела себя странно.
— Кстати, что она сейчас делает? — спросил я.
— Еще раз исследует развалины. На предмет… ну там, наркотики и все такое. Кажется, чисто.
По кирпичным руинам и в самом деле бродил щуплый парнишка, влекущий за собой толстую, противную на вид немецкую овчарку отнюдь не служебных статей. По-моему, в страдающей одышкой псине было килограммов сто. Слышалось: «Ищи, Ритта! Ищи, сказано! Жрать любишь, а работать? Кто у майора чипсы спер? Ищи, зараза, ну!» Толстая собака упиралась, натягивая поводок, злобно косилась на своего работодателя, угрожающе ворчала и ступала по битому кирпичу с величайшей брезгливостью.
— Она и сейчас ведет себя странно, — заметил я.
Алимов поморщился.
— Да нет, она всегда такая. Проводник, зараза, избаловал. Ленивая, наглая и вороватая тварь, себе на уме. Давно бы выбраковать, но нюх — исключительный. Редкого чутья псина.
Я только хмыкнул и отвернулся. А зря.
Парнишка на руинах вдруг истошно завопил: «Стой! Ритта, ко мне! Ко мне, Ритта, кому сказано!» Майор Алимов проворно отпрянул. С неожиданной для такой туши прытью, вывалив на сторону мокрый язык, сипло дыша, собака в три прыжка оказалась возле меня, но, по счастью, грузно пронеслась мимо, тряся складками подкожного жира, — молча, с каким-то застывшим деревянным выражением на морде, какого я никогда прежде не наблюдал у собак, даже служебных. По примятой траве проволокся поводок, вырванный из руки проводника, взвилось отчаянно-петушиное: «Стой, гадина!» — и лоснящаяся жирная тварь по-прежнему без лая, как баскервильская псина, атакующая зловредного сэра Хьюго, пересекла огороженный забором участок, ударила всем телом в калитку, едва не вырвав ее с мясом, и пропала с глаз. Калитка, снабженная пружиной, с треском захлопнулась. Ровно через секунду с той стороны забора послышался человеческий вопль.
Алимов скривился, как от зубной боли.
— Пристрелить тупую сволочь, — процедил он, проводив взглядом бедолагу-проводника, опрометью пустившегося вдогонку и также шмыгнувшего за калитку. К кому относились его слова, я решил не выяснять: пусть сам разбирается со своей командой. И с людьми, и с животными. Мое дело — дом. Даже проще: забрать дело, погрузить в багажник образцы для экспертизы — и адью! Вряд ли полковник Максютов именно мне поручит ломать голову над тем, кто, с какой целью и каким таинственным инструментом разрезал кирпичный дом, словно головку пошехонского сыра.
Пожалуй, гипотеза Алимова выглядела разумно, если отбросить в сторону постороннюю чертовщину. Мощное оружие космического базирования, наше или американское, и нечаянный сбой, за который «стрелочникам» повыдергают ноги из задниц, — вот и все. Правда, на глаз не видно следов оплавления, кирпичную стену словно бы рассекли саблей — ну так что же? Глаз инструмент неточный, пусть наши эксперты помудрят над образцами. Что я, в сущности, знаю о новых разработках космического оружия? Почти ничего. Основное пастбище моей группы — оптоэлектроника и отчасти радиотехника…
По ту сторону захлопнувшейся за проводником калитки кто-то орал благим матом, но членораздельно. Не иначе, укушенный. Сейчас начнет качать права.
Так и есть…
— Пойти посмотреть, — сказал Алимов, все еще морщась.
Я не поcледовал за ним. И он пошел зря: ровно через три секунды калитка отворилась и показались все трое: укушенный, проводник и уже взятая на поводок псина. И все трое отнюдь не молчали. Укушенный — высокий черноволосый парень в заляпанных грязью шортах и с сумкой через плечо — орал на проводника, тряся обернутой носовым платком рукой. Проводник орал на собаку. Собака же, словно она отроду была немой, а теперь у нее прорезался голос, исходила злобным лаем по адресу парня и бешено рвалась с поводка. Майор Алимов метал молнии из-под бровей.
— Блин! — кричал потерпевший, баюкая укушенную кисть. — Убью! Гады! Съездил в командировочку: сперва землетрясением трясут, потом в грязюке тонешь, потом менты собаками кусают…
— Сам виноват: нечего было подсматривать из-за забора, — грубовато отрезал Алимов.
— Что-о?! — Парень аж подпрыгнул.
Вежливость иногда оказывает удивительное действие на закусивших удила. Я счел полезным вмешаться:
— Успокойтесь, прошу вас. Сейчас окажем вам помощь. Заражения не бойтесь: собака служебная, здоровая. Сочувствую вам. Кстати, вы кто?
— А вы кто?!
— Капитан Рыльский, Нацбез. — Произнеся эти сакраментальные слова, отчего парень стал дышать чаще и злее, я дружелюбно продолжил: — А вас как зовут? Ведь зовут же вас как-нибудь, а?
Брезгливо морщась, парень сунул мне под нос окровавленную кисть.
— Каспийцев. Дмитрий. Скажите, чтобы мне это йодом залили.
Собака наконец замолчала — легла на траву толстым брюхом и выглядела уже вполне дружелюбно: мол, сделала дело — теперь отдыхаю смело. Я не собачий физиономист, но, по-моему, на ее морде отражалось чувство глубокого удовлетворения, а хвост так и вилял вправо-влево. Зато проводник захлюпал носом и вдруг бурно разрыдался.
— Цыц! — багровея, заорал Алимов.
— Майор, пусть кто-нибудь принесет из машины аптечку, — бросил я ему и вновь обратился к укушенному: — Виновные будут наказаны, в этом можете не сомневаться. — Моя жесткая механическая усмешка изобразила, что виновным лучше было не рождаться на свет. На большинство людей этот прием действует великолепно. — Ну а теперь расскажите все по порядку. Что вы сказали насчет землетрясения?..