Это плохое место.
Зачем я пришел сюда во второй раз? Я ведь чувствовал, что пропаду здесь. Знал это. Мы все пропадем здесь, прямо сейчас…
Стиснув зубы, я бежал вперед. Где кончается этот чертов подъем?! Ни черта не видно! Если они остановились на дороге прямо под обрывом, и Гош уже не сопротивляется, и тут я вывалюсь к ним из леса — на те же несколько метров, тоже один, да еще, не дай бог, навернусь с обрыва…
Страх накатил новой волной. Стоять, стоять, стоять! Только сам погибну, Гоша уже не спасти…
Но я бежал. Вперед. Вперед. Если остановлюсь — то все. Тогда уж точно не побегу дальше. Нет, не верю, что она смогла сломать Гоша так быстро! Не хочу верить!
Я бил по ветвям, налетающим из темноты, и рвался вперед, мотая головой, чтобы отогнать эти мысли, рыча от злости на все вокруг, на самого себя — пусть ярость, только не дать страху захватить меня!
Что‑то налетело на меня из темноты, я ткнул руками, защищаясь от очередного дубового ствола… но под руками была не шершавая кора, а что‑то гладкое… И спереди, и слева… И что‑то схватило меня сзади за плащ…
Я закрутился на месте, пытаясь вырваться, но вокруг была лишь темнота, и руки упирались лишь во что‑то мокрое и гладкое, а за плащ схватили еще крепче, и вокруг меня суетились, большие и сильные… куда сильнее меня…
Это плохое место.
Я не мог понять, что это окружило меня, наваливаясь со всех сторон из темноты… Я словно провалился из леса, ночи и шума дождя во что‑то похожее, но иное. Оно затягивало меня, как затягивает взгляд узор на «живом» переплете, на котором привычная реальность словно истончается, открываясь во что‑то иное, в то, что обычно отгорожено…
Я бы закричал, если бы у меня не перехватило от ужаса горло.
То, что хватало меня, надвинулось еще ближе. Дыхание, сильное движение, прямо передо мной…
А потом — через миг и вечность — я различил шепот.
— Влад, Влад! — дышали мне в ухо. — Стой!
Я перестал отбиваться. Замер.
Словно окатили ледяной водой. Сумасшествие схлынуло так же быстро, как и накатило. Я хватал ртом сырой воздух. То, что представлялось сплошным нечто, окружившим меня и хватающим со всех сторон, вдруг снова оказалось лишь лесом, дождем, темнотой и сильными руками Гоша. Его куртка. Вот что было этим мокрым и гладким под моими пальцами.
Он стоял сбоку и крепко держал меня, вцепившись в мой рукав. Я чувствовал, как сильно натянулась толстая кожа плаща под его цепкими, как хватка бультерьера, пальцами.
— Влад?..
— Там машина… — только и смог выдавить я.
— Проехала, — тихо сказал Гош. И не было ничего слаще того спокойствия, что звучало в его низком голосе. — Пошли быстрее.
Куда? — хотел я спросить, но Гош уже тащил меня.
Кажется, мы развернулись и теперь шли обратно. Туда, откуда я прибежал.
— Гош, она заметила тебя?
— Не знаю.
Чувство пространства постепенно возвращалось. Похоже, я добежал почти до самого обрыва. От того места, где Гош перехватил меня, до дороги не больше метров десяти, наверно. Ну, двадцать от силы… Слишком мало, чтобы сука не заметила Гоша, который был еще ближе… Или он сзади меня нагнал?
— Ты успел отойти?
Успел отбежать, а потом снова подошел, когда перехватил меня?
— Нет, — сказал Гош.
— Но тогда…
— Не знаю! — отрезал Гош, таща меня вперед. — Спала?
Спала…
Об этом я не подумал. А зря. Они ведь тоже люди — ну, отчасти, по крайней мере. Если дорога была долгой, вторая паучиха могла и уснуть. Если эта сука такая же, как та, что живет в доме — со своим водителем и красавчиком на побегушках, — то она ведь не водит машину сама. Развалилась на заднем сиденье, размякла от долгой езды по бездорожью, разморило ее, да и уснула. Если и заметила Гоша сквозь сон, то пока проснулась, пока разобралась, что ее разбудило, — машина уже проехала дальше, унеся чертову суку на безопасное расстояние.
Впереди справа показался свет. Фонарь. Чертов фонарь. Мы уже обошли холм.
— Вик с Шатуном! — вспомнил я и остановился. Надо повернуть еще правее и быстрее бежать в обход дома, потому что… — Они же сейчас…
— Здесь, — перебил Гош, осадив меня за плечи. Сунул мне в руки что‑то. — Смотри!
Я обернулся к Гошу, но он уже растворился в темноте, где‑то слева от меня.
Прошуршала ветка по его кожаной куртке, и остался только шум дождя. И бинокль, который он сунул мне в руки.
Посреди темноты фонарь резал глаза, слепил. Я прищурился, чтобы рассмотреть хоть что‑то кроме фонаря. Поискал ближайший ствол дуба, чтобы присесть за ним.