Выбрать главу

Но это не значит, что они не вышли все вместе, тихонько, через черный вход… С оружием. С паучихой, что еще хуже. Может быть, и с волком — новым. А может быть, и с тем…

Я тряхнул головой. Не сходи с ума! Но…

Я глядел в темноту, правее холма, где вдали проходит дорога, где сейчас была литая тьма, пытался различить шум машины. Проехала? Встала?

Дождь скрадывал звуки. Ни огонька там. И

это плохое место.

Гош, Гош, что же ты задумал? А может быть…

Я поежился. Может быть, это не он задумал. А та сука, что приезжала. Вовсе не спала она, а прекрасно заметила Гоша. Разом проникла в него, все увидела, все поняла, все сообразила и потому не стала трогать его. Дала Гошу вернуться. Чтобы мы думали, что ничего не случилось. А теперь они возьмут нас в клещи. Удавят всех. Чтобы ни один не убежал.

А может быть, она не только прочла Гоша, но и прибрала его к рукам?.. Быстро, даже не останавливая машину. Такая сильная, что сразу смогла его сломать. Прибрала к рукам, и не по своей воле Гош вернулся. А теперь не по своей воле ушел — как раз тогда, когда Виктор потянул нас уходить. Ушел, чтобы мы чуть задержались. Ждали, когда Гош вернется, а он вернется не один, а…

— Вон, — шепнул Шатун, вскинув руку.

Справа, сильно правее холма, далеко‑далеко, показалась красная точка. Пропала, но рядом подмигнула другая такая же, пропала, снова показалось, вынырнула и вторая… Габаритки. Далеко‑далеко за деревьями.

Слева, между стволов деревьев, где тень холма легла границей между тьмой полной и мраком с куцыми отсветами далекого фонаря, влажно блеснул плащ Гоша.

— Не паучиха, — сказал Гош.

Виктор ответил не сразу. Голос его был хуже ледяного дождя.

— Ну, допустим. А если бы это была паучиха?

Но Гоша‑то ему не пронять. Гош просто отмолчится. Когда можно ответить, а можно и промолчать — Гош всегда выбирает промолчать. Говорит, только когда без слов не обойтись.

— Была бы паучиха, тогда бы и проверили… — пробурчал Гош.

Я поглядел на Гоша, пытаясь разобраться в его лице. Похоже, и он не выдерживает. Даже он. Как и я, и Виктор, и Шатун. Тоже сам не свой, раз на риторические вопросы отвечать начал…

— Но если это не паучиха, а жаба… — начал Шатун.

— Я лишь сказал: допустим!. — оборвал его Виктор. — Я не сказал, что это не была паучиха! С чего ты взял, что эта сука его не заметила? Лишь потому, что он не заметил ее касания?.. — Виктор раздраженно выдохнул. — Пойми, мы с такими еще не сталкивались! И я не знаю, на что они способны. И Гош не знает! Может быть, она его прекрасно заметила? Еще в первый раз! Когда проехала мимо него к дому. Оттого и уехала она так быстро — получаса не прошло! Не маловато для ритуала, а?.. Вот‑вот. Подумай. Что, если она его сразу заметила? И сейчас опять заметила, но пропустила… Чтобы был уверен, что она уехала. А может быть, она его еще и тихонько подтолкнула к уверенности, что она жаба. А? Об этом ты подумал, мишка‑оторва?

Я поежился. Мне вдруг стало холодно.

Этот пижон может мне не нравиться, но голова у него соображает. И если его логика дает то же, что и мои предчувствия… Я очень хотел надеяться, что это мое предчувствие — лишь отзвук удара паучихи, но…

Нет, нет, нет! Не надо сходить с ума!!!

Я стиснул кулаки. Чертова сука! Неужели я для нее как тот мальчишка, которого она отдала подружке? Всего одно касание — и я уже как дрессированный мышонок? Куда подтолкнули, туда и семеню, поджав хвостик?..

— Так что все, господа охотники, — сказал Виктор. — Объявляю на сегодня сезон охоты…

— Гош? — позвал я, и голос показался мне чужим.

Я не различил, кивнул ли Гош, но в темноте металлически заскрипело, будто на болт навинчивали ржавую гайку. А потом тихонько застучал ритм, набирая силу, раскрываясь всеми тремя линиями — и щелканьем, и колокольчиками, и почти свистом, — выводя пролеты ритма.

— Гош, не дури… — сказал Виктор.

Гош не остановил. Ритм совершил круг, началось заново. Пропитывая мои мысли, мышцы, удары сердца… и наполняя меня самим собой.

Тем, каким я должен быть. Хотел быть.

Сколько раз я слышал ее? Тысячу? Десять тысяч? Малую долю перед атаками, куда чаще там, в городе. От этого ритма веяло домом — моим настоящим домом — домом Старика и им самим. Его цепкая рука сильнее моих двух. Внимательные глаза. И запах старых книг из его кабинета, мешающийся с ароматом чая, тихий звон чашки о блюдце, спокойствие, уют и уверенность, что все будет так, как должно быть, потому что иначе и быть не может…