Всего миг, а я уже чувствовал, как она забирает контроль над моим телом, над моими желаниями. Время вдруг стало рваным и путаным — обрывки фотографий, взбитые порывом ветра.
Кавказец глядел на меня. Он остановился у входа в зал. Последний патрон заполз в ружье. Быстрое движение рукой вперед и назад. Клик‑клик. Первый патрон занял место в стволе.
А холодные поводья у меня в голове стягивались сильнее, путая мои мысли, разрывая на кусочки мою волю… Я с трудом удержал ее напор. Выправил там, где она смяла меня, собрался с мыслями…
Ее движение было таким быстрым, что я едва его почувствовал. Я даже не успел понять, куда она целит, что она хочет со мной сделать, но сработал рефлекс. Три дня назад, когда я остался с ручной дьяволицей один на один, она ударила меня именно так. Тогда я едва успел сообразить, что же она сделала… Сейчас я уловил это лучше, но эту атаку я не смог бы остановить никак…
Я и не пытался. Я вскинул глаза к люстре, свисавшей с высокого потолка. Уставился на дюжину слепящих электрических свечек, вцепившись в них глазами. На миг выкинув из головы все прочее: сбив с хода мыслей и себя, и ее, висевшую на хвосте моей души…
Когда ее путы стянулись, чтобы раздавить меня, она промахнулась. Я не потерял свою волю, я все еще помнил, что должен сделать. Лестница, вон она, справа, и темный провал, ведущий вниз, к этой чертовой суке…
Вот только кавказец уже вскинул ружье к животу, поднял ствол — огромная черная дыра.
Я был прямо перед ним, в жалких десяти метрах. Идеально, освещенный, посреди совершенно пустого холла. Ни на полу, ни на стенах — нигде нет ничего, за чем можно было бы спрятаться…
В спину уперся Шатун — мои пальцы, оказывается, все еще стискивали его плащ, хотя я давно забыл.
Сука опять вцепилась в меня…
Кавказец… Я словно вечность стою здесь, перед его ружьем, распятый как бабочка перед булавкой энтомолога…
Надо уйти…
Надо уйти, но мысли в голове путались. Вправо, влево — тут везде светло и негде спрятаться, он достанет меня, расстреляет, как в тире. И назад не дернуться — там Шатун, давая на мою руку, сгибая ее, все ближе ко мне, все еще двигаясь следом… А мое собственное тело, словно чужое. Холодные нити в голове, отрывающие меня от тела, рвущие на кусочки…
Время стало медленным и густым, движения кавказца казались чудовищно, неправдоподобно медленными, но мои мысли были еще медленнее. Осталось только удивление, что я ничего не могу сделать. Никогда не думал, что я, охотник на тех, кто сильнее людей, умру вот так вот — уставившись на нацеленное на меня ружье, словно загипнотизированный удавом кролик.
Я чувствовал, что должен что‑то сделать. Что‑то изменить. Спастись! Только дальше мысль обрывалась. Я был гостем в своих мыслях… Гостем, от которого оставалось все меньше и меньше. Меня лишили возможности управлять собственным телом, лишили возможности сообразить, что надо сделать, чтобы спастись, а теперь добрались и до моей воли. До того, что я хотел сделать. Меня стирали кусок за куском, пока совсем ничего не останется…
Пальца кавказца на спусковом крючке не видно, но выше на руке, под кожей дернулась жилка, заставляя палец тянуть крючок. Вот и все…
Что‑то ударило меня сзади, я рухнул вниз, и что‑то ужасно тяжелое обрушилось на меня сверху, вместе с оглушительным грохотом выстрела. В глаза брызнула вспышка. С треском лопнуло деревянное позади — закрытая половинка входных дверей получила заряд дроби.
Эхо выстрела прыгало между стен из оштукатуренного камня, звеня в голове. Я вдруг понял, что еще жив. И, что еще важнее, я — снова я. Холодные путы в голове пропали. Мои мысли, мои желания, мое тело снова были моими.
Шатун скатился с моей спины, я смог приподняться и уперся взглядом в кавказца.
Если он и был разочарован или удивлен — я сам едва верил, что еще жив! — в его лицо это не просочилось. Рука с ружьем дернулась вперед и назад. Клик‑клик. Новый патрон на месте.
А я, приподнявшись на руках, глядел на него с пола. И Шатун слева от меня, тоже еще не вскочивший с пола. И где‑то сзади Виктор. Вот кто толкнул Шатуна, свалил его на меня.
Я не видел, угадывал его самым краем глаза: Виктор замер в дверном проеме, растопырив руки. Идеальная мишень. Да мы все трое — идеальные мишени в пустом тире, прекрасно освещены…
Гулко щелкнуло, и свет вырубился. Так вот что он делал растопыренными руками! Искал выключатель!
В наступившей темноте ослепительно полыхнуло пламя выстрела, ударил по ушам грохот и снова затрещала дверь. На этот раз заряд дроби вышиб из нее целую горсть щепок.