Да она паникует!
Ты боишься, тварь! Боишься и растеряна!
Я успел сделать несколько шагов, прежде чем понял, что не смог. Нет, не совсем я выдавил ее из себя. Что‑то она успела сделать. Где‑то всадила в меня крючок, зацепилась и теперь легко скользнула по этой ниточке опять в меня. И взялась за меня по‑настоящему.
Теперь это был не сметающий ледяной шторм, нет. Я чувствовал, как ее холодные щупальца скользят в меня, осторожные и внимательные, что‑то отыскивая, выщупывая…
Я понял, куда она лезет… Понял, но слишком поздно.
Туда, где все мои приемы почти ничего не стоят. Туда, откуда я не смогу выдавливать ее — мне не во что упереться, не за что зацепиться. Три дня назад она врезала по мне, когда я был беззащитный. Пробила меня, как бессловесного зверя, и на этом месте я еще долго не смогу выстроить оборонительных укреплений…
Ее холодное дыхание — прямо сюда, выхватывая из моей памяти миг, который я забыл, потому что несся сквозь листву, ничего не соображая…
Нет, нет, нет!!!
Кажется, я взвыл так, как выл Виктор там, в темноте возле двери. Стискивая зубы, напрягая все силы. Заставляя себя не думать о страхе. Забыть страх! Забыть тот день. И забыть, что вообще есть оно, это место — плохое место.
Нет ни места, ни мира, ничего — есть лишь этот свет от свечей и тени. И я. И чертова сука, которую я должен достать… И больше ничего нет. Никаких мест.
На миг я смог убедить себя в этом — потому что холодные щупальца перестали давить здесь, скользнули дальше.
На миг накатило облегчение. Я сообразил, что почти не дышу, и втянул полную грудь воздуха. Сам того не заметив, я почти остановился… Вперед! Я уже близко! Это уже середина подвала, вот‑вот появятся камни алтаря и свечи!
А потом я понял, куда она скользнула. Не в сторону, а глубже. Под это воспоминание… Все еще лезла в мою память, той же тропинкой, опять в то, что я старался забыть, только еще глубже…
Запах горелого жира.
Он и раньше был здесь, но я его почти не замечал. Не до него… Но сейчас он заполнил мои ноздри, стал реальнее всего, что я чувствовал. А подвал, колонны…
Подвал, колонны, дом в дубовой лощине — это все был сон. Всего лишь сон. Я понял это в одном мгновенном приступе отчаяния. Мне все это привиделось, привиделось за один миг — это всего лишь сон. А реален лишь этот запах горелого жира, запах свечей. Свет этих свечей…
Сотни свечей.
Чуть подрагивающие огненные язычки со всех сторон от меня.
И холод. Я совершенно голый, и мне жутко холодно.
Непонятные слова, плетущиеся в медленный распев, усыпляющий, окутывающий все вокруг туманом, сбивающий мысли…
…грохот выстрела, налетевший откуда‑то сзади. Этоже…
…но это тень, призрак, ничто. Есть только голубые глаза на прекрасном лице и твердые соски, упершиеся мне в грудь.
И еще что‑то сзади, где я не могу видеть. Что‑то стискивало меня за волосы. Дернуло мою голову выше — и что‑то блеснуло снизу, под моей шеей. Прижалось. Холодное и острое.
Я хотел вырваться, хотел отскочить, но все, что у меня получилось, это задрать голову еще выше. Там, над свечами, из темноты выплывало что‑то покрытое шерстью и два глаза горящие огнем.
Я различил черный нос, полоску рта, бородку… Козлиная морда с красными, будто огонь, глазами. Рога отливали желтоватым, похожие на два маленьких бивня, растущих почему‑то из лба…
Они могли бы быть другими — куда больше, и закрученными, словно штопор. И без сколов…
Я вдруг понял, что рога и есть такие — винтовые. И морда куда больше. И…
Рога простые, я видел их, различал каждый изгиб, каждый скол, но и те, другие рога, не пропали…
Морда была не одна — их было две, и словно не настоящие, а во сне… И свечи, и напев, и рука, сжавшая мое горло, — на миг мне показалось, что все это лишь кошмар… Я вдруг понял, что ножа под моей шеей нет, нет его, нет!
Холод навалился на меня с новыми силами, сжимая, словно тиски, но я знал, что могу его стряхнуть с себя, как остатки сна, только ледяные путы были сильнее. Что‑то тянуло меня, загоняя обратно в замерзающее тело, окруженное свечами и непонятным распевом. Нож впился в мое горло. Боли почти не было, но что‑то теплое, почти горячее заструилось по моей коже. Это реально! Только это и реально.
Но за миг до того, когда ничего, кроме этого, не осталось, я перестал сопротивляться ледяным путам. Перестал вырываться. А вместо этого потянулся сам, потянулся вместе с путами, увлекая их за собой, чуть в сторону. Совсем чуть‑чуть, но мне ведь далеко и не надо… Лишь чуть‑чуть дальше… Туда, где…