– Чушь! – фыркнул Остромиров. – Шлиман нашёл Трою, изучая греческие легенды, и никто его не упрекает в этом! Чем я хуже? Да, в своих исследованиях я частично опирался на миф об уходе старых богов, но не потому, что в него верю! Я просто хочу выяснить, что на самом деле произошло на Урале тысячу лет тому назад!
– Вот и довыяснялся, – кивнул профессор. – Да так, что из «учёных» волхвов пришлось переквалифицироваться в надсмотрщики.
– Сеславушка… в глаз дам! – неожиданно надувшись, словно воздушный шарик, буркнул Остромиров и отвернулся к окну. Вроде как обиделся. Но действительно ли это так, или Переплутов волхв опять ваньку валяет, я не понял. Просто не смог почуять его эмоций.
Надо же, какие новости я узнаю мимоходом! А ведь раньше ни один из них даже не намекал ни на что подобное. Нет, были разговоры и объяснения о том, что фактически волхв Остромиров в наших исследованиях выступает эдаким инспектором от круга волхвов, следящим, дабы в процессе работы Грац сотоварищи не начудили чего-то из ряда вон выходящего. И об уравновешивании моего состояния путём изучения третьего пути волхвов тоже говорили. Но вот о том, что Остромиров был руководителем группы волхвов, полсотни лет назад полезших в южноуральскую аномалию, мне прежде слышать не доводилось. Как и о том, что он тоже понёс своё наказание за происшедший тогда инцидент, а нынешнее его «кураторство» проводимых Грацем исследований – лишь часть его расплаты. М-да. На всякий случай я решил увести беседу чуть в сторону.
– Вышата Любомирич, Всеслав Мекленович, мы вчера утром разговаривали с князем, и я задал ему вопрос, ответа на который не получил. Может, вы знаете… – начал я, и оба мои собеседника тут же изобразили повышенное внимание. А когда я рассказал о сравнении принципов раскачки физического и ментального тела, и возможном «выхлопе» от занятия последней, задумались всерьёз. По крайней мере, Грац точно. Остромиров же полыхнул в мою сторону чем-то… неприятным, словно не удержав под контролем гнев и обиду на недавние слова профессора, но почти тут же задавил эти эмоции и покачал головой.
– Тут я ничем помочь не могу. Исследования на эту тему были официально закрыты общиной ещё пятьсот лет назад, и запрет на них, похоже, не будет снят ещё столько же, – нехотя проговорил он. – И, Ерофей, не советую тебе в это лезть. Подобные запреты община вводит лишь в тех случаях, когда опасность слишком велика. И да, просто чтоб ты знал: после «Уральского сдвига» запрет на изучение южноуральской аномалии введён не был. Было лишь решение о прекращении работы одной конкретной исследовательской группы, и только. Намёк понятен?
– А мы подобных исследований пока не проводили вовсе, – задумчиво протянул Грац и, заметив мой изумлённый взгляд, равнодушно пожал плечами. – А что ты хочешь, Ерофей? Естествознанию и философии, как серьёзным наукам, едва ли больше сотни лет. И это у нас, в стране, изначально весьма положительно относившейся к ментальному манипулированию, в отличие от тех же европейских соседей. По сути, несмотря на все успехи и прогресс, мы находимся лишь в самом начале долгого пути познания.
– Как сто лет?! Я же читал труды философов, датированные двухсотым и даже сотыми годами нынешнего тысячелетия, – начал было я, но был тут же перебит профессором:
– Труды? Философов?! Чушь! Рассуждения о природе вещей, в которых они совершенно не разбираются, да ещё и сдобренные бабкиными наговорами и дремучими суевериями, – взбеленившись было, Грац вскочил, но, словно осознав, что выпадает из привычного образа, спохватился и тут же вернулся в своё обычное флегматичное состояние. Рухнув обратно в кресло, он махнул рукой и заговорил знакомым занудно-лекторским тоном: – Я толкую о науке, а не о псевдологической болтологии, построенной на простейших аналогиях и тыканьи пальцем в небо. Да, это был необходимый, можно сказать, неминуемый этап в развитии человечества, но он пройден, и сейчас мы не можем смотреть на измышления учёных того времени иначе как с усмешкой. Не на всё, конечно, были среди тогдашних шарлатанов и серьёзные исследователи, гении, своими озарениями создавшие основу нынешних философии и естествознания, но и они совершали ошибки, порой совершенно глупые, необъяснимые ограниченностью имевшихся у них знаний или убогостью гносеологического аппарата. Впрочем, на них оказывали серьёзное давление религиозные догматы, так что частично эти их ошибки и заблуждения можно списать на святош… Кстати, Вышата, вот и опровержение твоего утверждения о том, что вера не мешает учёному в процессе познания. Если бы над тем же Якоби или Ломоносовым не довлели церковные авторитеты, вклад сих многомудрых мужей в науку мог бы стать намного более весомым.