Все вышеупомянутое более или менее понятно. Но что творится в головах родственников Элиана из Майами? Вот загадка. Кровная родня несчастного мальчика предпочла поставить идеологические соображения выше его очевидной и острой нужды в отце, что выглядит для большинства из нас безобразным и неестественным выбором. Существуют убедительные доказательства — они приведены, например, в сильной статье Габриеля Гарсии Маркеса, написанной для «Нью-Йорк таймс», — что Хуан Мигель Гонсалес — любящий отец, поэтому, когда адвокаты родственников из Майами пытаются его опорочить, это воспринимается как дешевые нападки. Имеются также доказательства того, что Кастро использует Хуана Мигеля в политических целях, но большинство из Нас спросит: и что с того? Даже если сеньор Гонсалес принадлежит к тем «красным», которые так ненавистны кубинскому сообществу во Флориде, это не лишает его права вернуть себе сына, и утверждать обратное, скажем так, негуманно. Когда родственники из Майами намекают, что Элиану «промоют мозги», если он окажется дома, это лишь заставляет нас думать, что сами они еще более зашорены, чем те идеологи, которых они пытаются обвинить.
Гарсия Маркес завершает свою статью, оплакивая «вред, нанесенный душевному здоровью Элиана Гонсалеса культурным выкорчевыванием его из той почвы, на которой он вырос». Этот неизбежный выпад против США сделан напрасно. Президент Клинтон, генеральный прокурор Джанет Рено и федеральные суды США избрали разумную линию поведения во время затянувшегося кризиса, и мнение американской публики, в общем, склонилось к тому, что место Элиана рядом с отцом. Что весьма выгодно отличается, скажем, от действий германских властей, которые в ряде печально известных недавних случаев отказывались возвращать детей негерманским родителям, проживающим за границей.
Говоря откровенно, история Элиана — это не американская, а кубинская трагедия, и, да, «культурное выкорчевывание» лежит в ее основе, но только не в том смысле, какой подразумевал Гарсия Маркес. Это кубинское сообщество в Майами, очевидно, пострадало, выкорчеванное из почвы своего солнечного острова. Бегство от тирании обернулось для него — во всяком случае, так кажется сейчас — бегством не только от здравого смысла, но и от обычной человечности.
Дж. М. Кутзее
Май 2000 года.
Бывает, что литературное произведение дает читателю самое ясное, самое глубокое понимание смутных событий, освещаемых прессой и телевидением, затуманенную истину которых не в силах озарить полусвет журналистики. «Поездка в Индию» Э. М. Форстера[236] учит нас, что крупные общественные раздоры делают невозможным заключение «частного» мира между отдельными личностями. История налагает запрет на дружбу между англичанином Филдингом и индийским врачом Азизом. «Пока нет, пока нет», — возражает Азиз. Нет, пока громадная несправедливость империализма стоит между нами. Нет, пока Индия несвободна.
После Второй мировой войны многие германские поэты и романисты чувствовали, что их язык превращен нацизмом в абсолютные руины, как уничтоженные бомбами города. «Руинная литература», какую они создавали, ставила целью восстановление Германии, кирпичик за кирпичиком.
Теперь, когда последствия существования Британской империи сказываются на белых землевладельцах Зимбабве, а Кения и Южная Африка с трепетом за этим наблюдают, получивший всеобщее признание роман Дж. М. Кутзее «Бесчестье» стал еще одним таким определяющим эпоху произведением, линзой, через которую мы можем видеть гораздо отчетливее то, что до сих пор казалось расплывчатым. «Бесчестье» — это история Дэвида Лури, белого профессора, который теряет работу из-за обвинений в сексуальных домогательствах, выдвинутых против него студенткой после безрадостной череды сексуальных контактов. Лури уезжает к дочери Люси на отдаленную маленькую ферму, где они подвергаются яростному нападению группы чернокожих мужчин. Последствия этого нападения сильно потрясают Лури, омрачая его взгляд на мир.
236
Э[двард] М[орган]