В то время шри-ланкийское правительство втайне предпринимало попытки взять в свои руки законодательную власть, проведя это решение через Национальное собрание, и потому остро нуждалось в поддержке парламентариев от оппозиции. Это означало, что горстка членов парламента могла потребовать политических уступок в обмен на голоса. В результате, хотя средства массовой информации Шри-Ланки продолжали выступать в защиту нашего проекта, а мусульманские и немусульманские обозреватели ежедневно публиковали статьи в нашу поддержку, разрешение на съемки было отозвано, внезапно и без всякого предупреждения, причем на следующий день после горячих заверений министров, что все будет в порядке и нам следует готовиться к съемкам.
Радужные надежды лопнули. Словно Сизиф, мы принуждены были смотреть, как наши труды пошли прахом, как плоды наших усилий покатились огромным камнем вниз по склону горы и рухнули в грязную канаву шри-ланкийских политических игр. Нет ничего горше для писателя, чем напрасный труд; не менее горько было видеть разочарование на лицах людей, потративших месяцы и годы, чтобы помочь нам. Что касается меня, то провал съемок «Детей полуночи» в корне изменил мое отношение к Востоку. Во мне словно что-то сломалось, и я не уверен, что когда-нибудь это изменится.
Вот и всё — я рассказал вам историю одной неудачи. Но, как писал Фридрих Дюрренматт, мысли назад не вернуть. Все течет, все меняется. Уходят правительства, меняются люди, меняется время. И фильму, который благодаря публикации сценария отчасти предстал перед зрителями, возможно, когда-нибудь как-нибудь все же удастся появиться на свет.
Это эссе было написано в безрадостный период нескончаемой работы над сериалом по роману «Дети полуночи». Впрочем, вскоре выяснилось, что осторожный оптимизм, с которым я завершил эссе, был в какой-то мере оправдан. Во-первых, счастлив сообщить, что мои добрые отношения с Индией возобновились (см. эссе «Когда тебе снится, что ты вернулся»). Во-вторых, сценарий, который я написал, послужил основой для театральной постановки романа, осуществленной Королевской Шекспировской труппой под руководством Тима Саппла (пару лет назад он превосходно инсценировал в Национальном театре мой роман «Гарун и море историй»). В-третьих, «Дети полуночи» вновь привлекли к себе внимание — на этот раз из романа хотят сделать художественный фильм…
Резервуарные лягушки
Впервые с тех пор, как ушел в прошлое дадаизм, мы наблюдаем возрождение прекрасного искусства бессмысленных наименований. На эту мысль меня навел сделанный в США анонс британского кинофильма «Железнодорожная мания»[58], а также премьера новой пьесы Лэнфорда Уилсона «Вирджил по-прежнему мальчик-лягушка». Пьеса мистера Уилсона вовсе не о Вирджиле. В ней нет никаких лягушек. Ее название автору подсказала увиденная в Ист-Хэмптоне, на Лонг-Айленде, надпись на стене; что она означает, в пьесе не говорится. Впрочем, это упущение ничуть не помешало ей иметь успех.
Как говорил Луис Бунюэль, неясность — характерная черта предмета желаний. Разумеется, в «Железнодорожной мании» нет никакой железной дороги, это предсказуемая, даже сентиментальная лента, претендующая на звание кинохита. (По сравнению с работой, скажем, Уильяма С. Берроуза — обыкновенный мыльный пузырь.) Тем не менее у фильма появилось множество поклонников; возможно, эти люди просто не способны понять даже его название, не говоря уже о совершенно загадочном, но модном арго, на котором изъясняются все персонажи. И все же факт остается фактом: в «Железнодорожной мании» нет ни слова о людях, с маниакальным упорством записывающих время прибытия и отбытия поездов. Единственный электровоз, который появляется на экране, изображен на фотообоях в спальне главного героя. Откуда же взялось это шутейное название? Из какого-нибудь каламбура, не иначе.
В поисках разгадки нам может помочь роман Ирвина Уэлша. В части, озаглавленной «Железнодорожная мания на центральном вокзале в Лейте», герои попадают на маленькую заброшенную станцию, где один из них набрасывается на нищего старика, который на самом деле является его отцом, в полной мере применяя то, что негодяй Алекс, герой романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин», назвал бы «старым ультранасилием». Здесь, конечно, слышатся отголоски чего-то метафорического. Кроме того. Уэлш предусмотрительно снабжает свой роман глоссарием, предназначенным для американских читателей: «поддатый» — пьяный: «копаться» — мастурбировать; «трипак» — заразное венерическое заболевание. По крайней мере, делается попытка снабдить роман пояснениями. Однако сторонники полной абракадабры такие удобства презирают.
58
Речь идет об экранизации романа шотландца Ирвина Уэлша (р. 1958) «Вечеринка что надо» (1997).