Центром нашего маленького мирка была Сильвия (фамилии ее я так и не узнал). Сильвия заправляла в магазине. На ее фоне Твигги выглядела пухлявым подростком. Сильвия была страшно бледной, — возможно, потому, что всю жизнь сидела в темноте. Губы у нее всегда были черными. Одевалась она в платьица-мини из черного бархата или прозрачного муслина: первое — под вампира, второе — под младенца-покойничка. Она стояла, сдвинув коленки и развернув носки внутрь, так что ноги ее складывались в гневное «Т». Еще она носила огромные серебряные перстни во всю фалангу и черный цветок в волосах. То ли Дитя Любви, то ли зомби, она была этакой внушающей трепет приметой времени. Я жил в доме над «Бабушкой» уже не первую неделю и не обменялся с ней ни единым словом. Наконец я набрался храбрости и зашел в магазин.
Сильвия обозначалась в его бескрайних глубинах смутным багровым силуэтом.
— Привет, — сказал я. — Вот, решил зайти познакомиться, раз уж мы, знаешь ли, все тут живем. Подумал, пора уже вроде и пообщаться. Я — Салман.
На этом запал у меня кончился.
Сильвия вылепилась из мрака, подошла поближе и уставилась на меня, на лице ее читалось презрение. Потом она передернула плечами.
— Разговоры — мертвечина, чувак, — сказала она.
Дурные новости. Сильно сказано. Разговоры — мертвечина? Почему я об этом не слышал? Когда это они успели помереть? Я всегда умел поддержать беседу, да и сейчас умею, но тут, облитый ее презрением, я опешил и смолк. Меня, как Пола Саймона в The Boxer[69], давно зачаровали «люди в лохмотьях», а Сильвия, вне всякого сомнения, была их черной принцессой. Я хотел быть с ними, я «искал те места, что известны лишь им». Как несправедливо — меня навеки изгоняют из внутренних кругов контркультуры, навеки лишают всяческого к ней доступа, и всё из-за моей болтливости! Разговоры — мертвечина, а нового языка я не знаю. В полном отчаянии я бежал из Сильвииного королевства и больше никогда, почитай, с ней и не заговаривал.
Впрочем, через несколько недель она преподала мне еще один урок на тему той удивительной эпохи. Однажды — кажется, была суббота или воскресенье, всего-то часов двенадцать дня, так что все, разумеется, спали и магазинчик стоял закрытым, — у нашей входной двери зазвонил звонок, и звонил он так долго, что я натянул красные бархатные клеши и побрел вниз открывать. На пороге стоял инопланетянин: мужик в деловом костюме и к нему подобранных усах; в одной руке он держал портфель, в другой — иллюстрированный журнал, раскрытый на странице с фотографией манекенщицы в одной из последних бабушкиных одежек.
— Добрый день! — поздоровался инопланетянин. — У меня сеть магазинов в Ланкашире…
Тут спустилась Сильвия — под совершенно зачаточным халатиком на ней не было вообще ничего, из уголка рта свисала сигарета. Инопланетянин стал густо-красным, глаза у него забегали. Я отступил в тень.
— Ну? — сказала Сильвия.
— Добрый день! — не без труда выговорил инопланетянин. — У меня сеть магазинов модной женской одежды в Ланкашире, меня очень заинтересовал наряд с 37-ой фотографии. С кем я могу переговорить по поводу пошива шести дюжин экземпляров, с правом последующего дозаказа?
Такого огромного заказа «Бабушка» еще никогда не получала. Я стоял у Сильвии за спиной, в нескольких шагах, а на середине лестницы тем временем появилась Джуди Скатт. Воздух потрескивал от напряжения. Инопланетянин терпеливо ждал, Сильвия думала. Потом, воплотив в себе всю сущность шестидесятых, она несколько раз кивнула головой — медленно, по последней моде.
— У нас закрыто, чувак, — объявила она и хлопнула дверью.
Там, где находилась «Бабушка», напротив бара «Край света», теперь работает кафе под названием «Entre nous»[70]. Я давно потерял все связи с Джуди Скатт, но знаю, что ее сын Пол, мой друг Пол, пал жертвой шестидесятых. Мозги ему начисто выжгло кислотой, и когда я последний раз о нем слышал, он занимался всяким незамысловатым трудом — сгребал листья в парках и все такое.
Впрочем, не так давно я познакомился с человеком, который утверждал, что не только знал Сильвию, но и долгие годы с ней женихался. На меня это произвело сильное впечатление.
— А она с тобой когда-нибудь разговаривала? — поинтересовался я. — Она тебе хоть раз хоть что-нибудь сказала?
— Никогда, — ответил мне он. — Ни разу, ни единого слова.
69
The Boxer («Боксер») — фолк-рок-баллада (1968) Пола Саймона, записанная вместе с Артом Гарфанкелом.