Дверь открывает какая–то чернокожая злюка и бросает:
— Чего?
— Здравствуйте, я пришла по поводу комнаты, — объясняю.
— Какой еще комнаты? Тут комнат нет.
— Уф. Я говорила с… — Соображаю, что не спросила, как зовут девицу с эссекским выговором. Делаю еще попытку: — Я говорила по телефону с девушкой сегодня днем, она сказала, что кто–то съезжает и комната освобождается.
— Не‑а, ты, должно, дом перепутала. — И злюка собирается закрыть дверь.
— Прошу вас, — останавливаю я ее. — Мы говорили о комнате… э‑э… Кастро, по–моему, очевидно, он сегодня съехал. Может быть, кто–то еще знает, с кем я могла бы переговорить?
Вид у злюки становится раздраженный:
— Нет тут никакого Кастро. Сказала же — ты дом перепутала.
И хлопает дверью у меня перед носом.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, горячие слезы унижения катятся по лицу. Шатаюсь под тяжестью сумки, опускаю ее на тротуар перед живой изгородью, где никому из дома меня не видно. Такое ощущение, вот–вот в обморок упаду — от жары, голода, бесприютности, от еще одной потери. Сажусь на сумку, свесив голову, дожидаясь, пока пройдет слабость. Я хочу домой, я хочу к мужу. Слышу, как открывается входная дверь, затем вижу, как какая–то девица бежит по дорожке, зовет кого–то по имени — Кэтрин. Сижу понурая, безразличная, и вдруг кто–то встает надо мной, так что, хочешь не хочешь, а взгляд поднимаю. И вижу личико ангелочка, и ангелочек говорит мне:
— Это ты за комнатой Фиделя пришла? Ну, детка, не плачь, она иногда бывает сущей свиньей, не обращай внимания. Пойдем в дом, я тебе выпить дам, похоже, тебе в самый раз будет.
Вот так я встретилась с Ангел, моим ангелом, моей спасительницей.
4
С Беном Эмили познакомилась не где–нибудь, а на курсах парашютистов. Поначалу она едва ли замечала его: он держался таким тихоней, — и, когда они оказались в одной машине, отправляясь на крохотный аэродром, разговора особого не затевали. Еще одним пассажиром был Джереми, высокий худой парень весь в пирсинге, который, казалось, был чересчур нетерпелив и несобран, чтобы благополучно прыгнуть из самолета на парашюте. Весь час в пути Эмили не переставала думать о том, как ее угораздило оказаться в таком положении. Ее приятель, Дэйв, убедил ее, что так надо для целей благотворительных, только все равно теперь, когда дошло до того, что надо с самолета прыгать, затея эта казалась ей безумием. И зачем она сидит в тесноте на заднем сиденье видавшей виды машины Дэйва с этим сложенным в несколько раз дылдой Джереми? Не лучше ль ему было сидеть на переднем сиденье, где места для него побольше? Ей пришло в голову, что Бен, наверное, стесняется ее, может, потому и настаивал, чтобы сидеть на месте пассажира, но потом она одернула себя, велела не быть глупой: никогда и никому не была она интересна, — хотя истина, признаться, состояла как раз в противоположном. Когда она заметила у Бена сзади на шее, сразу под волосами, мерзкий вздувшийся чирей, она пожалела его: бедняге то и дело приходилось поправлять куртку в попытках прикрыть болячку, однако он не решился сделать самое разумное, поднять воротник — так было бы незаметно. Она понимала: он чувствует, что она глазеет на него, — а потому старалась не смотреть. Это хоть как–то отвлекало от мыслей о том, что ей вскоре предстояло совершить, и чем больше она старалась не обращать внимания, тем сильнее чирей притягивал ее взгляд, а может, притягивал его обладатель, как она после догадалась. Ее била дрожь, хотя в машине было невыносимо жарко: какие–то там нелады с обогревом. Эмили была сама не своя.
Аэродром скрывался среди сельской чересполосицы позади рядов высоченной живой изгороди между зелено–желтыми полями. Когда они въезжали на аэродром, маленькие самолеты походили на коров, сбившихся в одно стадо. По трем сторонам прямоугольника были устроены ангары под гофрированными оцинкованными крышами: один для укладки парашютов, второй для хранения самолетов ночью, а в третьем находилась зона отдыха для парашютистов, которым зачастую долгие часы приходилось проводить в ожидании, пока разойдутся облака. Эмили слишком нервничала, чтобы подумать о том, во что можно поиграть, и вместо этого, извинившись, присела в уголке с кружкой горячего чая и книгой (слава богу, не забыла захватить ее с собой): порой чтение оказывалось единственным способом отвлечься. Подошел и присел рядом ее приятель, Дэйв, взялся подбадривать ее своими дурацкими шуточками («От чего утка плавает? От берега. А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало — кто остался на трубе? И» и так далее), Эмили же, хотя и смеялась, но только открыто не пеняла ему за то, что он втягивает ее в такое занятие; в конце концов парень понял намек и оставил девушку в покое. Она сидела тихо, чувствуя себя попавшей в ловушку и одинокой, тогда как другие ожидавшие очереди на прыжок с парашютом, похоже, находили удовольствие в скуке, сражаясь на бильярде, и резались в «эрудит». Может, будь Эмили на своей машине, она даже и уехала бы, извинившись, но ее завезли куда–то в открытое поле где–то в чеширской деревенской глуши, едва ли ей удалось бы выбраться домой, и в любом случае она набрала столько денег на благотворительность, что теперь, по совести, должна пройти через это, — подвести людей она не могла. Сжав книгу покрепче, она попыталась сосредоточиться на чтении, попробовала не думать о волнующем, да только разум у нее то и дело пробкой вышибало: это ведь не тренировка, на этот раз ей не с помоста в спортзале надо будет скакнуть, ей прямо в небо прыгнуть предстоит, и теперь, после того как она самолетики увидела, всё это ей таким реальным кажется.