Кира открыла глаза и не поняла где находится…
Она лежала вроде как в шалаше, только сделан он был не из веток, а из шкур пардусов и медведя. Она была укрыта волчьей шкурой; голова жутко болела, левая сторона лица была словно не ее, а там, снаружи раздавались мужские голоса, говорившие непонятные слова на резком чужом языке… Теперь все немного стало проясняться, она вспомнила, как выбежала на поляну и налетела на целый отряд иноземных солдат, которые, словно голодные волки накинулись на нее, вырвали их рук Итичку, бросили в снег, похватали братьев и Гуньку, приставшую к ней по пути, каждый торопясь вперед другого поживиться живым трофеем… (Как узнала Кира намного позже, дети были дороже, чем взрослые, но очень маленьких они не брали – все равно не довезти до тех стран, где продавали свою живую добычу захватчики…) Тогда она, кажется, бросилась на одного, целясь ногтями в глаза, но потом что-то случилось… Может, это он ударил ее… Ее мысли по этому поводу прервал мужчина, отбросивший полог шалаша и уставившийся на нее изучающим взглядом: он что-то каркнул на своем языке, удовлетворенно кивнул, потом спросил ее что-то. Ей показалось, что он спрашивает о том, как она себя чувствует – она утвердительно кивнула в ответ, недоверчиво и зло глядя на него из-под насупленных бровей. Тот довольно ухмыльнулся и протянул ей руку.
Она смотрела в серо-зеленые глаза нагнувшегося к ней воина и словно проваливалась в бездонный колодец. Она не знала взяться ли за протянутую к ней руку или отпрянуть от незнакомца и вжаться в мягкие шкуры – разум и воспитание диктовали ей сделать последнее, но что-то сильнее их, толкало ее вперед, она почему-то знала, что сделай она так и все обрушится у нее под ногами окончательно, и не станет уже больше в ее жизни ничего… А может просто сумела увидеть на донышке этих глаз, чего именно ждет от нее этот человек. И она, затолкав подальше свой страх и ненависть, взялась за твердую мужскую ладонь. Встала рядом со своим пленителем и почувствовала себя совсем маленькой и беззащитной, потому что едва доставала ему до подмышки.
Он посмотрел на нее сверху вниз и вновь ухмыльнулся, откинув светлые волосы с высокого лба. Кира огляделась по сторонам, надеясь найти братьев, но не увидела никого, кроме пары десятков чужаков, некоторые из которых глазели в ее строну. Воин кашлянул и, ткнув себя рукой в грудь, произнес низким, но приятным голосом: «Вульф», потом указал на нее пальцем и вопросительно кивнул. «Кира» – ответила Кира, и что-то начало оттаивать в ее окоченевшей душе, когда Вульф улыбнувшись и удовлетворенно кивнув медленно, осторожно, но правильно повторил ее имя. Потом он полез рукой под куртку и вытянул увесистый серебряный кулон в виде головы волка с искусно вставленными янтарными глазами, он потряс перед ней серебряной оскаленной мордой животного и еще раз ткнул себя в грудь, повторив слово «Вульф» – так она поняла что означает его имя. Уже потом она узнала, что настоящее имя, по поверью их народа, знает только отец с матерью, да глава командир, и оно не произносится вслух, чтобы злые духи не украли его и не напустили на воина Смерть, поэтому все носили прозвища, чаще обозначавшие зверей или хищных птиц, и амулеты с их изображением… Но это было потом… А сейчас она просто кивнула, дав понять, что поняла его и сказала: «Волк, значит. Подходит. Вот нашелся бы на тебя какой-нибудь пес, как мой Бурый был, и придушил по заре, да дружков твоих всех заодно, тогда бы и я улыбалась, как ты скалишься!»
Воин посмотрел на нее спокойно и даже как-то понимающе, а потом сказал на еле узнаваемом, но родном для нее языке: «Такихъ ежще не родилось, Кира»…
Прошел почти месяц, как она была выменяна Волком на метательный нож и три волчьих шкуры.
С тех пор многое изменилось.
О той жизни, которую она сейчас вела, Кира даже и представить не могла два месяца назад, хотя все в той, далекой, да и не существующей более семье, называли ее выдумщицей за невероятные истории, которые она порой придумывала (после она делилась ими только с Кином).
Сейчас она сидела в военном лагере и ждала его после каждого боя с ее земляками, моля Небо, чтобы с ним ничего не случилось. Сначала лишь из-за того, чтобы не достаться его более удачливым соратникам, а потом – о, непредсказуемое и безумное женское сердце! Потом она молила именно о нем! И Небо слышало ее, сохраняя нетронутым человека, ставшего ей таким дорогим.
Потом, предводители его народа решили, что пора трогаться в обратный путь. Того, чем они поживились в Лесистых землях было уже достаточно – корабли все равно не могли увезти больше груза…
Волк рассказал ей об этом, вернувшись с военного совета. Он объявил, что берет ее с собой, и что она и впредь будет всегда вместе с ним…
Она собирала его вещи, ставшие теперь и ее вещами тоже, увязывала в тюки шкуры, что служили им постелью и кровом.
Она собиралась в путь, думая о том, что наконец-то нашла свое счастье. Как ни жутко и ни бессовестно это звучало, но это было правдой! Чувствуя себя всю свою жизнь чужой в родном доме, она нашла свой другой мир, где теперь по-настоящему жила. В нем не было ни утомительных тяжелых повседневных работ, ни строгости древних традиций – лишь радость любви и воля!
Ее мысли прервал Волк: он подошел, поправляя ремень ножен за плечами, и нагнулся, чтобы поцеловать: «Ты видишъся мне довольной, Лисенок!»
– Я рада, что ты больше не будешь сражаться, – улыбнулась она ему, отвечая на поцелуй.
– Я всъегда буду сражаться, – он покачал головой.
– Пусть хранит тебя Небо, – тяжело вздохнула Кира, глядя на него влюбленными глазами.
– Пойдъём, – он поднял с земли увязанные вещи и приглашающе кивнул.
Она поспешила за ним.
Перед ней развернулась неведомая и манящая Дорога…