Выбрать главу

С его рассказом многое становилось понятнее, и прояснялись многие нестыковки. Всё что я смог ему ответить было:

— Хорошо, я буду готов принять клятву.

Я поднялся па поверхность к нашему лагерю, плотно там поев, я взял запас воды и еды, и спустился обратно вниз. Клинья надо было поливать, чем я старательно и занимался следующие несколько часов, смачивая тряпки, которыми их обмотал. До вечера камень так и не треснул, и я пошел на поверхность.

Вечер прошел как обычно, и Ольга все так же согревала мою постель, только тяжелые думы сегодня не давали мне уделить ей все внимание, но ей хватило и того, что осталось.

Интерлюдия 2

Когда с утра эти ублюдки пришли вытащить из подпола сломленного смертью жены и дочери человека, они были крайне удивлены, когда вместо смирившегося со своей участью отца их встретил боец. Боец, которому больше нечего терять, а от того втройне опасного. Он поймал за руку того кто открывал крышку, и резко втянул его в подвал, так, что при падении тот сломал себе шею. Несколько секунд, и у отца в руках пистолет, которым он незамедлительно воспользовался, уложив еще троих, что были рядом с люком.

Буквально выкинув меня из подпола, он побежал к окну, на ходу схватив одеяло, и прикрывшись им, не открывая окно, со звуком разбивающегося стекла, выпрыгнул наружу. Я выпрыгнул следом. И мы побежали в лес. Запоздалая погоня, получила оставшиеся в обойме пули, но ранило только одного. Так началась охота на людей, где мы выступали дичью, и наш забег, где ставкой была жизнь.

На четвертый день мы встретили врага там, где не ждали. Выйдя на опушку леса, мы почти нос к носу встретились с медведем. Огромный, бурый и очень страшный.

Я был ещё мал, чтобы до конца оценить всю степень опасности, но даже меня пробрало до костей, когда он рыкнул. Отец остался на месте, спокойный как скала, единственное, что он сделал, отстранил меня за спину своей рукой. Из оружия у него была только крепкая палка, которую он использовал как шест. Глаза в глаза. Они смотрели друг другу в глаза больше минуты, а потом медведь рыкнул, признав равного, и развернувшись поковылял по своим делам.

Отец простоял так еще несколько минут, не произнеся ни слова, а потом просто сказал:

— Пойдем дальше, надеюсь, решимость тех, кто идет за нами, будет не столь крепка как моя.

Нас преследовали. Мы несколько раз видели преследователей, где это позволял рельеф, среди них оказался хороший охотник, который уверенно шел по нашему следу, они не могли допустить, чтобы мы добрались до цивилизации. Их было минимум десять человек, и отставали они от нас максимум на пару километров. Нас гнали как зверей.

Долго так продолжаться не могло, достаточно было малейшей ошибки, и погоня бы нас настигла, но мы держались. Преодолевая себя, преодолевая боль, страх и голод, мы продолжали двигаться вперед. А потом случилось то, что я не могу простить себе до сих пор. Я поскользнулся на камне, и вывихнул лодыжку. Отец, осмотрев ногу, ничего мне не сказал, он молча закинул меня на спину, и понес, не смотря на то, что и сам уже падал от усталости. Даже своим детским умом я понимал, что так нас догонят, и убьют.

— Пап, оставь меня здесь, спасись хотя бы ты!

— Никогда, слышишь, никогда не бросай тех, за кого взял на себя ответственность. А то знаешь что?

— Ты вернешься, и накажешь меня, даже если будешь мертв?

— Все верно сынок, но прежде тебя накажет твоя совесть. Предать себя это значительно более страшное преступление, чем придать другого, и поверь, даже моё наказание будет несущественным, по сравнению с тем, как ты накажешь себя сам.

— Но ведь так мы умрем!

— Не смей сдаваться! Мы живы, а значит, еще не проиграли! Борись до конца, прикладывай все силы, и тогда, перед тобой не будет преград, которые ты не сможешь преодолеть! Если ты просто ляжешь от того, что у тебя кончились силы и будешь покорно ждать смерти, знаешь, что будет?

— Ты придешь и накажешь меня?

— Нет, я перестану считать тебя своим сыном. Мой сын на такое не способен.

Я расплакался. Даже не знаю от чего, в душе был целый ураган эмоций, и в этот момент, я понял, что просто не смогу лечь и покорно умереть, потому что больше всего на свете я хотел быть похожим на моего отца.