— Это на старости-то лет выдумал?! — изумилась Ирина Васильевна.
— Де она у меня еще, старость-то? Всего-то четвертый десяток ноне пошел, — как-то уже обидчиво проговорил столяр и, торопливо приподняв фуражку, тоже направился к флигелю.
— Чудеса, ребята, да и только! — шумно вошла старушка в кабинет мужа, где Оленька читала отцу какую-то книгу, — Петрович-то, сосед-то наш, — вот, что конторку-то папе делал, — поди-ка ты с ним, шути! — в школу, батюшка, Санькину поступил!
Старик не совсем понял жену.
— А ты где его, мать, видела? — спросил он.
— Да вот сейчас только во флигель он прошел; я еще с ним в форточку разговаривала; ученье, надо быть, у них там сегодня. Ба! да ведь сегодня воскресенье же и есть, ребяты, — спохватилась Ирина Васильевна. — Ну, так, так!.. так Санька и сказал, что у них по воскресеньям мужики будут обучаться.
— Я говорю, что… — хотел было что-то сказать Василий Андреич. — Гхе! — махнул он только рукой и не договорил.
Ирина Васильевна присела на диван рядом с Оленькой.
— Я бы, отец, на твоем месте, батюшка… — начала она поучительно.
— Эх, мать! уж ты-то хоть не досаждай, — с горечью перебил ее старик. — Кабы мне твое «я бы», так уж меня, однако, давно бы министром сделали. Совсем ноне свет навыворот пошел… — задумался он и минуты две по крайней мере досадливо чесал у себя волосы на лбу тремя средними пальцами правой руки так, что большой палец торчал кверху. — Эдак и сам с панталыку собьешься…
Василий Андреич встал и, наклонив голову, медленно зашагал по кабинету. Потом, так же медленно, он набил свою коротенькую трубку, закурил ее, уселся в угол и долго, с каким-то азартом, тянул из нее дым, пока она не засопела и не погасла; выколотив пепел, старик снова набил ее, опять хотел закурить, но как будто раздумал и подошел к шкафу с платьем.
— Пойду, погляжу… — сказал он, выразительно подняв брови, и стал повязывать галстук.
Спустя минут пять Василий Андреич поднимался уже на заднее крыльцо флигеля.
Здесь будет кстати заметить, что туда, дня за четыре перед тем, переселился Александр Васильич; он занял ту самую комнату, которая служила прежде кабинетом его отцу. Никакой особенной надобности в этом, по отношению к школе, Светлову не предстояло, но молодой человек просто воспользовался ею, как благовидным предлогом, чтобы разом отделаться и от бесполезного поминутного контроля стариков, порядочно-таки мешавшего ему, и от мелких домашних столкновений, неизбежных при слишком тесном сожительстве, — все это только бесполезно раздражало обе стороны; а главное — круг деятельности и знакомых Александра Васильича настолько расширился теперь, что он мог действительно обеспокоить семью, привыкшую и рано ложиться и рано вставать. Ирина Васильевна восстала было сперва против такого переселения, но потом должна была согласиться с доводами сына, что ничего позорного относительно стариков в этом нет, что ведь он не на сторону переезжает, а остается жить у них же в доме. Таким образом, дело уладилось без особенного огорчения для старушки, выговорившей, однако, чтоб стол был общий, за исключением тех случаев, когда к молодому человеку соберутся гости. Александр Васильич кстати уж нанял себе и слугу, подговорив его, кроме того, исполнять обязанность сторожа при школе
Василий Андреич с тем именно намерением и поднимался теперь по заднему крыльцу, чтобы предварительно зайти к сыну.
— А у вас тут, кажись, сборище сегодня? — обратился он к Александру Васильичу, встретившему отца на пороге его бывшего кабинета, с карандашом в одной руке и с мелко исписанным листом бумаги в другой.
— Да, сегодня вечерний урок, — подтвердил Александр Васильич
— Неужели и взаправду мужиков станете учить? — присел Василий Андреич на край дивана.
— Как же, папа: целая комната набралась, — весело сказал молодой Светлов, положив на стол карандаш и бумагу.
— Да поймут ли они чего? — заметил старик.
— Ну вот еще! Разумеется, поймут. Как же мы-то с тобой поняли? — улыбнулся сын.
— Да им на что же, парень, грамота-то? ты вот что мне только скажи.
— Как «на что»? А нам-то она для чего была нужна?
— Эка ты сравнил! — чуть не обиделся Василий Андреич. — А по-моему — ничего путного из этого не выйдет; пустое дело вы затеяли, — сказал он.
— Вот что, папа: сегодня, после ученья, Анемподист Михайлыч будет объяснять, почему грамоту необходимо знать всякому, — ты не хочешь ли, кстати, послушать? — спросил Александр Васильич невозмутимо.