IV
СВЕТЛОВ У РОДСТВЕННИКОВ
На другой день Александр Васильич с утра собрался с визитами к родственникам, которых у него оказывалось порядочное количество. Старик Светлов с этой целью предоставил в полное распоряжение сына свою только что пред тем подновленную пролетку: ему хотелось, чтобы его старший наследник показался в люди прилично. Когда, перед самым отъездом, Александр Васильич, совершенно уже одетый, вышел в залу, семья не могла наглядеться на своего новоприезжего члена: так наряден показался он ей, хотя и был, по-видимому, одет очень просто.
— Фу, каким ты аристократом, Санька! — первая воскликнула в восхищении Ирина Васильевна.
— Да ведь мы с отцом недаром же ведем свой род от какого-то якутского князька, — отшутился сын.
— Повернись-ка, парень, повернись, — говорил старик Светлов, осматривая сына сзади и спереди и проводя рукой по его изящной бархатной визитке. — Важно!
— А что такая визитка стоит в Петербурге, Саша? — полюбопытствовала Оленька.
— Помнится, что я шестьдесят рублей заплатил; впрочем, с жилетом и с брюками.
— Шутка ли, Санька, какие деньги! Ну, да уж и стоит: как игрушечка сидит на тебе, — сказала Ирина Васильевна.
У крыльца в это время раздался стук подъехавшего экипажа. Александр Васильич заторопился.
— Смотри же, батюшка, ко всем заезжай, — говорила Ирина Васильевна, провожая сына до самого крыльца, — а то после и не оберешься разных пересудов да капризов. Все ведь это на мою голову обрушится, а она у меня, признаться сказать, и так частенько побаливает. К дяде-то пуще, смотри, заезжай!
Александр Васильич поцеловал мать, сказал, что постарается побывать везде, и уехал.
— А знаешь, мать, что: на кого у нас Александр-то походит? — сказал Василий Андреич жене, когда та вернулась в комнату.
— На кого? — спросила Ирина Васильевна довольно равнодушно.
— А вот на тех политических преступников, которых я возил… помнишь?
— Тьфу ты! Типун бы тебе на язык, отец! Еще чего выдумал! Окрестись-ка ты, батюшка, окрестись!.. — вспыхнула, как порох, Ирина Васильевна, плюнув в сторону.
Она несколько раз серьезно перекрестила мужа и, не слушая его больше, сердито ушла.
— А право, похож… — подтверждал старик как бы про себя и зашагал по комнате.
Тем временем Александр Васильич завертывал уже за угол улицы. По правде сказать, он неособенно был расположен к сегодняшним визитам; по крайней мере к некоторым из них даже и вовсе не расположен. Светлов знал вперед, что многие родные посмотрят на него как на выскочку, то есть как на человека, пробившего себе прямую дорогу собственными боками. Сами они приучились выглядывать всю жизнь из-за чужой спины, подчиняться всякой нелепости, какую бы общество ни поставило им в условие спокойного существования. Такие люди не прощают независимости в других. Но Александру Васильичу хотелось доставить удовольствие матери.
«С кого же бы мне начать? — подумал Светлов, когда пролетка его повернула за угол улицы. — Поеду прежде к дяде Соснину», — сообразил он погодя и обратился к своему вознице:
— Знаешь, где Алексей Петрович Соснин живет?
— Эта хотора медалем тут? — лениво спросил, ткнув себя бичом в галстук, бурят-работник, исправлявший на этот раз должность кучера.
— Ну да, с медалью на шее: так вот ты к нему и поезжай сперва, — улыбнулся Светлов.
Соснин приходился Александру Васильевичу двоюродным дядей. С стариком Светловым они почти росли вместе, и если кто-нибудь мог считаться другом Василья Андреича, то, разумеется, ближе Соснина право это никому не принадлежало. До настоящего времени Александр Васильич видел дядю только раз в жизни, и то мельком, когда был еще лет двенадцати — не больше. Но уже и тогда эта личность, сколько он помнит, поразила своей оригинальностью его ребяческое внимание. Молодой человек, хоть и неясно, а все-таки вызвал из памяти черты лица дяди. В семействе Светловых Соснин считался большим чудаком, «горячкой», по выражению Ирины Васильевны, и добряком — вообще, широкой натурой; о нем немало рассказывалось там интересных анекдотов. Большую часть жизни он провел в разъездах по Амуру, состоя на службе российско-американской компании. Как превосходный знаток Амурского края, Алексей Петрович, хотя и косвенно, участвовал в его завоевании, оказав много серьезных услуг этому делу, — и тот, кого оно ближе всего касалось, никогда не забывал впоследствии крикнуть слабому глазами старику, встретив его на улице: «Здравствуй, Соснин!» Это ласковое приветствие всякий раз, однако, раздражало почему-то Алексея Петровича. Оно и понятно, впрочем: заслуги его, как водится, не были вознаграждены по достоинству. Скромное имя предприимчивого мещанина Соснина, не раз рисковавшего жизнью, не нашло себе места там, где успели кокетливо приютиться имена не столь темного происхождения, хотя носившие их чаще всего даже и насморка-то порядочного схватить не рисковали. В эпоху нашего рассказа старик Соснин был уже позабыт, и если его оставляли еще на службе, го больше по привычке, чем по надобности. Отец успел в это утро сообщить Александру Васильичу, напомнив ему о необходимости навестить дядю, что тот в последнее время стал не в меру раздражителен, что с ним надо говорить осторожнее. Предупреждение отца вызвало в памяти Светлова одно из недавних писем матери, в котором подробно рассказывалось, как Соснин, в свою последнюю поездку, отполосовал за что-то плетью; ямщика, а тот, соскочив с козел и вырвав плеть, хлестнул ею по лошадям; они понеслись во весь дух под гору, Алексей Петрович был выброшен из повозки, едва не сломал ногу и так ушиб себе спину, что около двух месяцев не мог встать с постели.