Ельников звонко чокнулся с компанией, залпом выпил свой стакан и закашлялся.
— Аминь! — сказали в один голос Светлов и Варгунин и дружно последовали его примеру; затем каждый из них поочередно обнял по-братски встревоженного доктора.
— Уж если на то пошло, господа, то и я прошу слова… — заметил после этих приветствий Матвей Николаич, становясь в позу оратора. — Достопочтенный предшественник мой, — начал он, улыбнувшись и указав глазами на Ельникова, — прекрасно обрисовал в немногих словах предстоящую нам задачу. Ну-с, хорошо-с. Соглашаясь с ним во многом, соглашаясь с ним во всем, я не могу сочувствовать, однако ж, тем проклятиям, которыми он бросил, так сказать, в покойных своих наставников… Да! именно этих проклятий я не могу разделить — и вот почему-с: делали прежние наставники свое дело как умели; может быть, и хуже, чем умели, но в таком случае, значит, оно не представлялось им настолько серьезным, как бы следовало. Еще бы! Не надо забывать, господа, что этих наставников воспитывали еще хуже, чем они нас. Это раз. Мы на них смотрим теперь свысока, а разве наши-то понятия о воспитании — последнее слово в таком деле? Ну-ка, скажите-ка? Допустить это — значило бы думать, что с нами остановится мир. Ошибки предстоят неизбежно и нам… не морщитесь, господин Ельников! — это меня нимало не смутит; ошибки, говорю, предстоят и нам. Но неужели же, если из каждых десяти человек, которых мы успеем ввести в область знания, двое окажутся даже в конец испорченными нами… неужели же, говорю, мы не заслужим ничего, кроме проклятий? Я по крайней мере так не думаю, не могу так думать! С такой печальной теорией легко могут и руки опуститься… да и непр-и-менно опустятся. Помилуйте! что это такое! Положим, копотен, узок был свет наших наставников, — правда; но все-таки это был свет или, по меньшей мере, намек на него. А ведь подчас довольно и намека, тогда как без этого намека уж ровно ничего немыслимо… Вы говорите, батенька, жалки были эти наставники, много хорошего исковеркали они в нас, не жалея нашей крови… Но мы будем лучше их: мы их пожалеем; все-таки мы кое-чем им обязаны. Ну-с, хорошо-с. Не будем же, господа, начинать проводить новые борозды с бесплодной брани на тех, кто работал на том же поле до нас, хотя по крайнему своему невежеству и напортил нам многое, и выпьем, господа, в память этих жалких, темных предшественников наших!
Варгунин поднес свой стакан к стакану Светлова.
— Я разделяю ваш тост с оговоркой, — сказал Александр Васильич, подумав, — я пью только за гех из них, которые действительно желали давать свет, но не сумели; за тех же, кто взялся за наставничество, как за средство существовать — как разбойник идет на большую дорогу — даже не подумав о том, что делает, — за тех я не пью… тех я даже и не считаю нашими предшественниками.
Светлов чокнулся с Варгуниным и отпил из стакана.
— Браво, Светловушка! — вскричал Ельников, следуя примеру товарища, — ты меня отлично понял… превосходно, брат, понял!
Начался оживленный спор. Варгунин, несколько сконфуженный, долго еще отстаивал свою мысль, доказывая доктору, что после этого и всякий работник, приступающий к делу, не видя в нем смысла, тоже не заслуживает доброй памяти, хотя бы оно и дало благоприятные результаты.
— Да где же вы, батюшка, нашли такого работника? — накинулся на него Ельников. — Таких работников нет; такие господа даже и названия-то подобного не заслуживают. Столяр, например, очень хорошо понимает значение стола, который он стругает; башмачник шьет башмаки потому, что гоже знает, что без башмаков ходить нельзя, — вот что, батюшка!
— Ну-с, хорошо-с, — возразил Матвей Николаич. — А разве те-то наставники, за которых вы отказались выпить… разве они, батенька, не сознавали так же точно, что без ученья нельзя обойтись?