— Постойте…. На что же вы опять так рассердились, monsieur Светлов? — остановила его Рябкова.
В эту минуту в соседней комнате послышался слабый детский плач и чей-то старушечий шепот.
— Я думаю, что мы уже достаточно поняли друг друга, — несколько боком повернулся к хозяйке Александр Васильич, — да и вас, кажется, призывают ваши обязанности, — прибавил он колко и указал головой по направлению, откуда слышался детский плач.
— Ах, это моя дочь изволит там капризничать, — небрежно проговорила Рябкова, стараясь придать себе как можно больше мнимого аристократизма. — Но вы еще не сказали мне, какую вы школу устраиваете? для кого? Надеюсь, что для детей нашего круга?
— Напротив, для простонародья, — ответил ей вскользь молодой человек уже в зале, направляясь к передней.
— Удивляюсь, monsieur Светлов, вашей охоте возиться с мальчишками! — пожала она плечами, рисуясь.
— У меня будут учиться и взрослые, — также вскользь пояснил Александр Васильич, надевая в передней пальто.
— Мужики? Возиться с мужиками… фи-и! Вот уж не ожидала-то, monsieur Светлов, найти в вас такие… странные наклонности. Удивляюсь, удивляюсь!.. — насмешливо говорила Рябкова, в то же время как-то смущенно потирая двумя пальцами правой руки левый мизинец.
— Чему же вы так удивляетесь? Иные мужики умеют вести себя, право, с гораздо большим тактом, чем некоторые из наших так называемых светских женщин, — холодно и опять вскользь заметил Светлов.
Он чуть-чуть поклонился хозяйке и, не дав ей опомниться, быстро исчез за дверями передней.
— Ско-о-ро, парень, слетал!.. — встретил Василий Андреич сына на пороге прихожей флигеля.
— Уж тебя, Санька, Рябков-то не вытурил ли? — рассмеялась Ирина Васильевна, услыхавшая замечание мужа и тоже вышедшая к ним в прихожую.
— Только не он, а она, — заметил Александр Васильич, сбрасывая с себя пальто. — Ну уж и барыня!
— А что? — осведомился отец.
— Да это просто какая-то… мышеловка, только не для мышей, конечно, а для молодых людей мышиных свойств. Не успел я присесть, двух слов сказать, как она уж и на меня дверцы насторожила.
— Она, батюшка, вон каким почетом здесь пользуется, — заметила внушительно старушка.
— Немудрено; ведь в нашем светском кругу — чем легче женщина, тем и почета ей больше: такая всех понемножку приласкает, — сказал Александр Васильич, переступая порог своей комнаты.
— Ближе лежит — скорее достанешь, — сострил Василий Андреич, следуя за сыном, — вам, молодятнику, это-то и на руку, парень…
— Только не мне, папа. В моих глазах любая публичная женщина, доведенная путем холода и голода до разврата, имеет больше права на уважение, чем такая… художница, как госпожа Рябкова. Я не выношу подобных женщин; я их как-то с двух слов знаю, и меня всегда так и подмывает наговорить им дерзостей. Этих женщин постоянно окружает такая нравственная шваль, что порядочному человеку необходимо хоть раз дать почувствовать подобной особе, что она такое в сущности и какого обращения заслуживает, — ну, и я-таки, признаюсь, не поскупился!
— Ты уж, батюшка, и вправду не наговорил ли ей чего такого?.. — с торопливым испугом спросила старушка.
Сын спохватился.
— Пустяки говорились, мама, — ответил он уклончиво.
Хотя этот ответ и успокоил Ирину Васильевну, но она не могла пропустить мимо ушей беспощадного приговора молодого человека и сочла долгом обидеться и заступиться за свою жилицу, высказав на ее счет несколько смягчительных соображений и сделав сыну выговор за легкомыслие.
— Просто модная дама, — заключила она.
— Деликатес!.. — выразительно-иронически поддержал ее Василий Андреич.
Александр Васильич вкратце передал им сущность своего визита и ушел на урок. Старики остались в его комнате и долго еще советовались, как будет лучше поступить, если кто-нибудь из Рябковых пожалует к ним для переговоров; порешили, что уж отступать нельзя, «некрасиво», как выразился Василий Андреич.
Действительно, в тот же вечер во флигель явилась разодетая Рябкова, наговорила Ирине Васильевне, как ни в чем не бывало, кучу комплиментов насчет ее сына, очень чувствительно изобразила ей свою привязанность к большому дому, как она к нему привыкла, как жаль ей будет оставить «таких славных хозяев», — и вообще распустила самую тонкую дипломатию. Старики, однако, устояли, хотя для этого Ирине Васильевне пришлось даже солгать: она довольно тонко намекнула гостье, что школа-то тут, кажется, только для виду, а главное дело чуть ли не в будущей невестке.
Во всяком случае, молодой Светлов мог поздравить себя в это утро с новым успехом; но, несмотря на то, он весь день был очень хмур и точно недоволен собой. Пообедав, Александр Васильич сейчас же отправился из дому, читая себе дорогой такую нотацию: