— Не приставай! а то ничего не откажу после смерти, — у меня ведь по-военному! — решительно пригрозил ей Соснин.
Накануне, незадолго до своего раннего обеда, он завернул к Светловым и встретил у них Прозорову, заехавшую сюда прямо из острога. Лично Алексей Петрович видел ее теперь только еще в первый раз, но уже давно слышал о ней здесь же много интересного. Лизавета Михайловна казалась встревоженной, глаза у нее были заплаканы. В присутствии Соснина, наблюдавшего за ней с большим любопытством, она передала старушке Светловой какое-то незначительное поручение Александра Васильича и рассказала потом о своем предстоящем близком отъезде в Петербург. Молодая женщина обетавила этот рассказ хотя и немногими, но такими трогательными подробностями, так тепло отозвалась о любимце Ирины Васильевны, что Алексей Петрович не мог не вывести отсюда, что «вот оно когда забродило, настоящее толокно-то на розовой воде». С другой стороны, оригинал-старик принужден был также отдать полную справедливость и тому неотразимому впечатлению, какое произвел на него глубоко симпатичный вид Прозоровой, простота и задушевность ее речи, не говоря уже о многих, чисто внешних чертах Лизаветы Михайловны, исполненных самого тонкого женственного изящества.
«Экая бабенка-то знатная! — ну вот точь-в-точь моя бывшая градоначальница… — мысленно похвалил ее Соснин, все с большим и большим интересом следя за рассказом гостьи. — Нечего делать — надо, видно, племяшу выручить!» — решил Алексей Петрович, когда она перестала говорить и застенчиво смигнула с ресниц навернувшиеся слезы.
Это-то именно решение и испортило сегодня утро Соснину, подняв его чем свет. Чтоб «выручить племяшу», старику неизбежно приходилось поклониться представителю местной власти, которого он во время своих странствий знал еще в чине полковника, но недолюбливал, считая себя обойденным им. По крайней мере Алексей Петрович ни разу не обращался к генералу ни с одной просьбой с той самой поры, как начал вести оседлую жизнь; иначе — его «племяша», быть может, давно был бы уже на свободе. Соснин чувствовал большое расположение к молодому Светлову, следовало бы сказать даже — любовь, если б угрюмый старик сознавался когда-нибудь в подобных нежностях. До острога дядя с племянником виделись довольно часто, но туда Алексей Петрович не заглянул ни разу.
— Что попусту смотреть на птицу, коли ее нельзя из клетки выпустить! — заметил он однажды Ирине Васильевне, упрекнувшей его по этому поводу.
Сегодня старик стал еще больше ворчать и хмуриться, когда ему пришло время облечься в свой долгополый мещанский сюртук, с неизбежной медалью на шее. Находясь уже в полном облачении, Алексей Петрович снова взялся за скрипку и еще раз сыграл свой любимый полонез.
— Тьфу ты, это бабьё проклятое! — напутственно выругался он, запнувшись в сенях за какую-то кадку, — вечно на дороге свою артиллерию наставят…
В приемной зале представителя местной власти было совершенно пусто, когда вошел туда Соснин, морщась и как-то неприязненно откашливаясь. Его превосходительство, впрочем, не заставил ждать себя долго.
— А! Соснин! Здравствуй! Давно мы с тобой не видались… Как поживаешь? — фамильярно обратился он к старику, выбежав к нему из кабинета почти тотчас же после доклада.
— Жую еще хлеб, ваше превосходительство, — сдержанно раскланялся с ним Алексей Петрович.
— Что хорошенького ты скажешь? — осведомился генерал.
— Хорошенькое-то, ваше превосходительство, уж от вас будет зависеть, а мне позвольте начать с худенького… — сказал Соснин, поправляя медаль, — иначе бы я и не осмелился беспокоить.
Представитель местной власти рассмеялся.
— Все такой же остряк, как и был, — проговорил он еще фамильярнее. — В чем же дело? Очень рад, что имею случай хоть немного поквитаться с тобой: я ведь у тебя кругом еще в долгу по нашим старым счетам.
— Я пришел просить ваше превосходительство… избавить меня от племянника…
— Как «избавить»? от какого племянника? — удивился генерал, бойко перебив старика. — Я в первый раз слышу, что у тебя есть племянник.
— Есть, ваше превосходительство; только похвастать-то нечем было… перед вами.
— Кто же это такой? Одной с тобой фамилии?
— Никак нет, ваше превосходительство; мы с ним разношерстные.
— Кто же такой? — нетерпеливо повторил генерал.
— Светлов ему фамилия, — пояснил Соснин.
Крайнее изумление выразилось на лице представителя местной власти.
— Как! так это тот самый молодой человек, который сидит теперь в остроге по фабричному делу? — быстро спросил он, нахмурясь.
— Точно так, ваше превосходительство.
— Признаюсь, любезный Соснин, ты застаешь своего должника врасплох: я никак не ожидал от тебя услышать об этом господине и не знаю, буду ли в состоянии удовлетворить твою просьбу. Но в каком же смысле ты просишь, чтоб я избавил тебя от него? Мне кажется, это теперь уж и без меня сделано.
— Прикажите ему, ваше превосходительство, немедленно выехать отсюда; прикажите обязать его к тому хоть подпиской… — начал было Алексей Петрович.
— Но это невозможно, любезный Соснин! — нетерпеливо перебил его генерал, — человек находится под следствием, замешан в таком… неприятном деле, — я не могу ничего тут сделать… не имею права; уверен, наконец, что ты и сам согласишься с этим и не будешь больше просить меня о невозможном.
— Нет, стану просить: для вашего превосходительства все возможно, — смело возразил Алексей Петрович.
Представитель местной власти и нахмурился и улыбнулся в одно время.
— Ты ошибаешься, любезный Соснин: ведь я же не бог, помилуй! — заметил он старику, сделав мимо него три-четыре шага по зале.
— Да и я прошу ваше превосходительство не об небесных планетах, — все так же смело отозвался Алексей Петрович.
— Да, но теперь уже оказывается, что ты просишь не о том, чтобы тебя избавить от племянника, а напротив, чтоб его избавить от острога. Не спорю, очень может быть, что он и… прекрасный молодой человек; может быть-с, может быть-с…
Лукавое выражение пробежало по лицу Соснина.
— Ка-а-кой, ваше превосходительство, прекрасный! Просто — юбочный ветрогон, — отрекомендовал он племянника, — и в фабрику-то за юбкой же погнался… Вот и пускай узнает теперь, сколько полотнищ смотрительше острога на платье идет!.. Кабы точно прекрасным-то был, ваше превосходительство и без меня бы знали: орлиному глазу воронья слепота не указ…
Генерал самодовольно улыбнулся.
— Что же, в таком случае, побуждает тебя так настойчиво просить за него? — спросил он, как бы отступая немного от своего первоначального, решительного отказа.
— Мать и отец, ваше превосходительство: совсем извелись старики; да и мне не легче: куда в городе ни сунешься — все тебе вот в эти заслонки смотрят, — пальцем указал Соснин попеременно на оба глаза, — точно как манчжуры на Сунгари, когда бывало, фазана у них на обед вашему превосходительству сфуражишь…
Представитель местной власти опять улыбнулся, очень снисходительно на этот раз.
— Лакомое блюдо, не правда ли? — сказал он, расстегивая нижнюю пуговицу у сюртука, — особенно после того, как верст сорок в день сделаешь верхом; я уж давно не едал ничего с таким аппетитом. А ведь порядочно, Соснин, перепало их на нашу долю с тобой?
— Фазанов-то, ваше превосходительство? Было-таки этого добра.
Генерал, очевидно, хотел снова улыбнуться, но вдруг, вместо улыбки, лицо его приняло строгое, официальное выражение.
— Очень жаль, что ничего не могу сделать для тебя в настоящую минуту, — проговорил он тем безразличным тоном, каким обыкновенно начальственные лица кончают аудиенцию. — Разумеется, я сделаю все, чтоб облегчить дальнейшую участь твоего племянника, если он окажется виноватым. Рад все-таки, что мы повидались…
И его превосходительство, дружелюбно раскланявшись со стариком, хотел было удалиться.
— Ваше превосходительство! — порывисто остановил его Соснин, — первая и последняя моя просьба!..