В ночь на 27 февраля немцы предприняли попытку окружить и уничтожить наши подразделения в Вильмансдорфе. Около двухсот гитлеровцев при поддержке шести танков пошли в атаку. Их удар был отражен, три танка уничтожили артиллеристы нашей полковой батареи.
Но противник не успокоился. Проиграв ночной бой, он решил возобновить атаки в светлое время.
С КП полка было хорошо видно, как с юга к Вильмансдорфу движутся четыре автомашины с пехотой и 10 танков. Что делать? Ждать, пока гитлеровцы втянутся в селение, и там остановить их или попытаться встретить их на марше, введя в действие свой резерв? После недолгих размышлений я решил отдать предпочтение первому варианту. И вот почему. Вряд ли резерв успел бы выдвинуться на рубеж, удобный для встречи врага. И сделать это днем скрытно просто невозможно. А в селе, где маневрировать танкам трудно, их легче уничтожить огнем артиллерии. Да и пехотинцы наши находились в укрытиях. Мой план поддержал и начальник штаба. О своем решении я доложил командиру дивизии. От него тоже получил «добро».
О ходе боя скажу только, что и эта вылазка закончилась для противника плачевно: он потерял несколько десятков человек убитыми и ранеными и половину танков, причем два из пяти были подбиты трофейными фаустпатронами.
И тут я вынужден сделать небольшое отступление.
Еще во время боев на Сандомирском плацдарме к нам в руки попало это трофейное оружие. Тогда начальник артвооружения Николай Михайлович Коденко и арттехник Ростислав Алексеевич Баженов пришли ко мне и предложили использовать это новое оружие — гранату реактивного действия — для борьбы с немецкими же танками и самоходными орудиями.
— Ну что ж, — сказал я этим офицерам. — Дело стоящее. Научитесь сами и учите людей обращаться с фаустами. Только чтоб никаких ЧП…
Несколько дней Коденко и Баженов вместе с оружейными и артмастерами А. М. Зезнжевичем, П. М. Кравцовым, С. И. Стребковым, М. С. Шкарупой, И. П. Тетерваком и Н. Г. Кривошеевым, укрываясь за броней подбитых «фердинандов», знакомились с устройством фаустпатронов, учились ими пользоваться.
И вот прошло некоторое время, и в каждой роте появились бойцы, хорошо освоившие трофейное оружие, прожигавшее броню. Под руководством Коденко и Баженова гвардейцы из боевых подразделений научились применять его во время учебных стрельб, используя в качестве мишени подбитые фашистские танки. Я принял решение снабжать комплектами этих гранат в первую очередь все штурмовые группы, создаваемые для ведения уличных боев. И не только для стрельбы по танкам. Фаустпатроны годились и для того, чтобы пробивать стены зданий. Это решение было одобрено командованием дивизии.
4 марта полк сосредоточился в районе Эллине. Мне было приказано занять участок обороны шириной до 10 километров. В полку к тому времени был большой некомплект людей и огневых средств, и поэтому на таком протяжении держать оборону было очень трудно. Я доложил полковнику А. П. Гарану, что полк сможет обеспечить плотность огня на один погонный метр всего около одной пули в минуту. Комдив ответил, что он учтет это и в нужный момент поможет огнем. Мне ничего не оставалось делать, как налечь на инженерное усовершенствование участка обороны. Рылись траншеи, ходы сообщения, строились блиндажи, оборудовались для отдыха землянки. К работам был привлечен и весь личный состав спецподразделений, тылов полка.
К счастью, несколько дней прошли сравнительно спокойно, если не считать, что противник вел редкий ружейно-пулеметный огонь.
Спокойно было и 8 Марта. Это дало возможность нашим бойцам-женщинам отметить свой праздник. В штаб полка пришла командир санитарного взвода Мария Кухарская, о которой я уже подробно рассказывал, и пригласила меня, замполита, начальника штаба и еще нескольких офицеров в землянку медпункта. Там собрались все девушки — и медички и связистки, — не занятые на дежурстве. Было там и несколько женщин-врачей из медсанбата дивизии.
Мы тепло поздравили своих боевых подруг с праздником, пожелали им скорейшего возвращения в отчий дом после нашей победы над ненавистным врагом.
Потом, после праздничного чая, для которого начпрод выделил изрядную толику трофейного шоколада, состоялся импровизированный концерт. Вот тут-то и подстерегла меня «опасность», которой я сторонился все годы войны…