— Захныкал! Чтоб я не слышал больше разговора на эту тему. Мне виднее, кто чем должен заниматься. Надо будет, и ротой покомандуешь, и батальоном, а сейчас тяни штабную лямку. Это, товарищ Науменко, тебе наукой на всю жизнь будет. Такой школы ни в одной академии не получишь.
Беспокойным был командир полка. Не просто добросовестный службист, а думающий офицер. С ним очень интересно и поучительно работать, хотя и трудно. У него то и дело рождались разные идеи, и он любил их претворять в жизнь немедленно.
Зашел как-то Васильков к начальнику штаба, который давал мне указания по составлению очередной сводки в штаб дивизии о ходе боевой учебы, и говорит:
— Слушай, Николай Иванович, а не провести ли нам инструкторско-методическое занятие с командирами батальонов и рот по борьбе с немецкими танками?
— Дело стоящее, — согласился начальник штаба.
— Тогда обмозгуйте план занятия с Науменко, — кивает на меня командир полка. — Завтра в восемь ноль-ноль доложить.
Майор Пономарев поручил это дело мне, сказав при этом:
— Тебе и карты в руки. Ты уже повидал фашистские танки в бою. Да и сам подготовься к выступлению перед командирами.
И вот сижу за своим штабным столом, думаю о том., как лучше построить занятие, о чем буду говорить с командирами, многие из которых мне в отцы годятся по возрасту. Вспоминаю вновь и вновь свои первые, хотя и непродолжительные бои, встречи с танками врага. Что характерно было для немецкой тактики? Прежде всего стремление действовать массированно. На участок обороны роты обычно выходят пять-семь танков. А бывает, и больше. Сила немецкой танковой атаки и в ее деморализующем воздействии на обороняющихся. Танки кажутся неуязвимыми. Слабый духом, необученный, неподготовленный боец начинает паниковать. Он уже уверовал в свою гибель, он не знает, что делать, как быть. Увы, мы несли первое время большие потери. Но уже и начали учиться бить непобедимых доселе «панцергромил». Оказалось, что они уязвимы. Особая слабинка у немецких машин — их кормовая часть и гусеницы. Порой было достаточно одной гранаты, чтобы разбить траковую ленту. Ну а бутылки с горючей смесью, которые наши смельчаки бросали на корму, заставляли фашистские танки гореть кострами.
Все эти соображения и многое другое мне надо было сейчас воплотить в конкретный план инструкторско-методического занятия. Очень непросто. Впечатления — это ведь прежде всего эмоции, а методика — точный расчет времени, средств, сил и возможностей как обучающих, так и обучаемых.
Через два дня занятие состоялось. Нет нужды описывать, как оно прошло. Скажу только, что командир полка и начальник штаба остались довольны. А комиссар полка даже похвалил меня.
Мне очень нравился старший политрук Ибрагимов. Больше скажу: я восхищался им. Голос у него спокойный, говорит с легким восточным акцентом. Я словно сейчас вижу его сухое смуглое лицо и твердый взгляд удивительно красивых глаз. Они какого-то странного зеленовато-коричневого оттенка. Один из штабных командиров заметил как-то: «У нашего комиссара глаза цвета хаки. Очень военные глаза». А поскольку глаза — зеркало души, то можно твердо сказать, что душа у комиссара полка была настоящая, большевистская. Всегда собран, выдержан, сосредоточен, во все дела вникает доброжелательно и вместе с тем строго. Видно сразу, знает человек много, но ставит себя так, что и учит людей и одновременно сам у них учится.
Я видел Сабира Халиловича в подразделениях, где он создавал партийные и комсомольские организации, беседовал с бойцами, изучал их настроения, запросы. И они говорили всегда откровенно, потому что была у него, видно, врожденная способность доверительного общения с людьми. Он умел внушить им бодрость и оптимизм, так необходимые в ту тяжелую пору.
Запомнился мне такой случай. На строевом занятии один из командиров рог потребовал, чтобы красноармейцы пели популярную перед войной песню, припев которой звучал так:
Так вот рота не захотела петь эту песню. Запевала начал другую, на что комроты реагировал болезненно:
— Отставить! Запевай, как приказано!
А рота шла, печатая шаг, и молчала…
Сцену эту наблюдал комиссар. Он подозвал командира роты к себе и сказал:
— Вы запомните одно: песня — это голос души народной. Понимать надо, кто и что сейчас в Белоруссии и на Украине… Вот когда освободим их, тогда и споем «штыками оградим».