Да и Париж был уже не тот. За эйфорией победы в Первой мировой войне и общим желанием не оглядываться на тяжелые военные годы стали просматриваться острые и сложные социальные конфликты.
С ностальгической грустью вспоминал Шагал годы, когда его воображение питалось открытиями кубизма.
Хотя кубисты не скрывали своего недоверчивого отношения к полотнам Шагала, именно Делоне и его соратники побудили его и дальше развивать взрывной, эпатажный стиль.
Шагал был художником, отличающимся естественной свежестью образного восприятия.
Уроки живописи
На фотографии вверху можно видеть членов комитета витебской Академии изящных искусств 1919 года. В числе прочих туда входили Шагал (четвертый слева) и Эль Лисицкий (первый слева); снимок сделан в мастерской Юрия Пэна (третий справа), первого учителя Шагала. На фотографии внизу Шагал запечатлен в окружении своих учеников - детей из Сиротского дома Малаховки в 1921 году.
Нагой Христос
Сам Шагал так объясняет религиозное чувство, выраженное в "Голгофе" (1912, Нью-Йорк, Музей современного искусства): "Да уже первобытное искусство владело техническим совершенством, к которому стремятся, изощряясь и ударяясь в стилизацию, нынешние поколения. <...> Этот прогресс формы все равно что пышное облачение римского папы рядом с нагим Христом или богослужение в роскошном храме рядом с молитвой в чистом поле".
Кубисты стремились к непосредственности взгляда, видящего предметы и фиксирующего действительность. В картинах Шагала непосредственным, наоборот, выглядит взаимоналожение вещей.
Шагал беспрерывно ведет повествование, удерживая внимание зрителя постоянным добавлением нового материала, так что полотно превращается в череду неожиданных эффектов.
Эта особенность вовсе не означает, что Шагал был человеком неискушенным. В жизни художник отличался на редкость критическим умом. Живя в эпоху, когда искусство рождало произведения, имеющие фундаментальное значение для развития эстетики, Шагал сумел найти собственный путь среди разнообразных, почти всегда высочайшего уровня, открытий, предлагаемых художественной жизнью Франции и России этого периода.
Он сумел взять то, что ему нужно, исправно платя дань историческому авангарду. Сумел, соприкасаясь с выдающимися людьми и художественными направлениями, сохранить собственную оригинальность.
Как бы то ни было, трезвость суждения подсказывала ему, что в юношеских работах, оставшихся в Париже или Берлине, содержится зерно истины, которым нельзя пренебрегать.
Узнав, что многие полотна были проданы или просто потеряны, Шагал восстановил их по памяти.
Сила цвета
"Синий дом" (1920, Льеж, Музей современного искусства). В живописи Шагала экспрессивная сила цветовых контрастов играет первостепенную роль. Художник редко заботился о натуралистическом сходстве. Цвет не может и не должен воспроизводить видимую реальность, его задача - выразить свободный полет воображения.
Вернувшись в Париж, Шагал почувствовал, что должен воспользоваться своим недавним прошлым, дабы вновь обрести силу и глубину восприятия. 1923 - 1924 годы добавили к экзистенциальной цепи художника новое звено - Берлин. Город, где он выставлял свои картины в 1914 году стараниями Вальдена, постоянно манил его к себе. В Берлине Шагал познакомился с издателем Полем Кассирером, пожелавшим опубликовать автобиографические заметки художника, собранные под общим названием "Моя жизнь".
Этот проект побудил Шагала углубиться в тайны графического искусства под руководством выдающегося берлинского графика Германа Штрука. Вскоре художник очень полюбил технику, позволявшую передавать цвет с помощью модуляций черного и белого.
Очень часто решенные в графике сюжеты и темы смягчает гуашь или темпера. В то время как живопись силится вновь обрести некогда свойственный ей ритм, а те работы, где нет ностальгического воспевания утраченного времени, замыкаются на не вполне убедительной задушевности, Шагал ищет иные выразительные средства.
Книжная иллюстрация стала стимулом к новому творческому подъему. Встреча с Гоголем, Шекспиром или Лафонтеном сулила радость перевода слова на язык зрительных образов
Гоголь, Лафонтен, Шекспир - Шагал не случайно избегает пересечения своего искусства с современными авторами.
Когда он берется за образный комментарий к < "Мертвым душам" или "Сну в летнюю ночь", то ощущает головокружительную магию классики, соприкасается с умом, способным преодолеть историю и с равной силой воздействовать на сознание людей разных веков.