— Правильно, — одобрил стражник. — И вы, верноколёсные, разъезжались бы. Ничего пока тут интересного нет. Когда интересное начнётся, позовут. Во имя Колеса! — рявкнул он напоследок, и лебы, замахав ладошками, залопотали:
— И Обода, и Обода…
Улица быстро опустела, только скрип колёс ещё долго слышался со всех сторон.
— А ты обожди, — сказал стражник кузнецу. — После дежурства тележку свою в участке заберу, к тебе заеду. Ось надо поменять.
— Нету осей, — сокрушённо сказал Гоша. — Последнюю на той неделе Александру Борисовичу поставил.
— А ты найди, — усмехнулся стражник.
— Так ведь нету! — Гоша прижал руки к груди. — С тех пор, как запрет вышел шагателям по развалинам поиск производить, так и не стало запчастей. Синей изоленты и той нет! И о чём только заведующие думают?!
— Ты что сказал? — грозно спросил стражник и сильно ткнул кузнеца костылём в грудь. — Заведующих ругать?! Да ты кто таков, паскуда?!
— Не ругал, не ругал я, — морщась от боли, запричитал Гоша.
— А я слышал. Обидел ты меня. Ось менять не хочешь, заведующих ругаешь, а они ночей не спят, в шахматы не играют, о нас думают. О благе твоём, подлеца, пекутся. Поехали в изолятор.
— Не губи, — застонал Гоша. — Я тебе ось найду. Самую лучшую.
— Другое дело, — довольно произнёс стражник. — Ищи. Можешь свою вынуть. Или на развалины сбегать поискать.
Довольный своей шуткой стражник заржал и поковылял вдоль улицы. Мастер Гоша с ненавистью посмотрел ему вслед и сказал:
— Да если бы я бегать мог, разве сидел бы я здесь? Разве терпел бы вас, уродов?
Паркинсон проснулся задолго до рассвета. Последние годы он почти всегда просыпался очень рано, а заснуть мог и днём, как правило, в самое неподходящее время. Вот и теперь проспал, подумал он, когда увидел на столе оставленные Аней продукты. Шестнадцать лет таился, изворачивался, врал и внучку заставлял врать, а теперь взял и проспал. Он взял со стола соевый батончик, развернул и стал медленно жевать.
Он слышал, как с первыми лучами солнца Малинниковы выгнали в поле ахтов, а сами принялись, гремя вёдрами, поливать картошку в огороде. Небогатые ары не чурались грязной работы. А вот Любовь Петровна хорошо зарабатывала публикациями в «Шахматном вестнике» и могла спать допоздна и слушать патефон в любое время. Наконец Паркинсон дождался, когда захрипел подвешенный на стене репродуктор. Проводное радио появилось на Подстанции всего несколько лет назад, и у старика выработалась привычка слушать по утрам новости. Сначала прозвучала торжественная музыка, потом, искажённый помехами, донёсся голос Андрюшки Кулешова, ведущего «Круглого часа».
— Приветствую вас, верноколёсные. Во имя Колеса и Обода Его с последними новостями Андрей Кулешов из радиорубки Лабораториума, — обычно дурашливый голос журналиста звучал так торжественно, что казалось, Андрюшка пукнуть собрался. — С ликованием в сердце спешу сообщить вам, и благородным арам, и уважаемым лебам, что настал момент торжества подлинной веры. Сегодня состоится суд над еретиком, презренным шагателем, всем известным Тапком, который долго и лицемерно скрывал от нас свою подлую сущность.
На словах «презренным шагателем» Паркинсон поморщился и стукнул кулаком по столу. Снова поморщился, уже от боли в поражённых артритом суставах, и продолжил слушать, как надрывается Кулешов.
— Как уже многим известно, Тапок был изловлен при попытке проникнуть за Обод Колеса. Страшно представить, какие кары ниспослало бы на нас всех высшее божество, если бы мерзавцу удалось проникнуть за полосу зыбучих песков, в царство вечной тьмы. Все мы помним дни Гнева Колеса, когда огонь падал с небес и мы хоронили погибших… Тапок нарушил одну из главных заповедей Инструкции: «Верноколёсный навеки прибудет внутри Обода, очерченного Колесом, ибо за Ободом смерть, пустошь и царство крылатых демонов».
Паркинсон засмеялся и взял ещё одну конфету. Не развернув обёртки, снова положил на стол, с трудом встал и поставил железный чайник на спиртовку. Долго чиркал спичками, разжигая фитиль. Надорвал пакетик с чаем и всыпал заварку прямо в чайник. И без сил снова уселся за стол.
— У нас в студии в гостях победительница прошлогоднего конкурса красоты Леночка Азарова, — продолжал надрываться Андрюшка. — Скажите, Лена, как вы относитесь к поступку шагателя?
— Ну, выродок, чё. Осуждаем мы все, — сказала Азарова хрипловатым голосом. — Ну, то есть мы все его осуждаем. Неправильно это.
— И какой кары заслуживает, по вашему мнению, этот враг всех истинно верноколёсных?