Эрик покачал головой, с изумлением глядя на девушку, в глазах которой плясал огонёк любопытства. В этот момент она, кажется, была вовсе не похожа на Кристину, в ней виднелась совершенно иная душа…
– Я развёлся с ней, когда попал в Страх и был приговорён к отбыванию наказания за грехи в следующей жизни, – совершенно внезапно даже для себя самого признался мужчина, – чтобы защитить её от страданий своей жизни. С тех пор я её не видел… Уже даже не помню, какая она… Ну да что теперь об этом, – махнул он рукой и тоже усмехнулся, кидая взгляд на любопытную собеседницу…
Собственная ухмылка которой вмиг сползла с резко побледневшего лица.
– Ну надо же, – неожиданно тихо проскрипела Аделина, – а ты, защитничек, никак в связи с этим героем себя мнишь?
– Почему героем? – опешил Эрик.
– Ну, защитил от страданий, молодец, типа! Умница… – Аделина поджала губы.
Эрик сверкнул глазами.
– Не то, чтобы мне хотелось обсуждать женщину, которую я уже даже не помню, но, коли уж на то пошло, то – да. В данном отношении я её спас. Сделал все, что мог, чтобы она не страдала вместе со мной…
Его тираду прервал смех. Даже не просто смех – хохот, насмешливый и при этом отчего-то совсем не веселый.
– Откуда вы такие берётесь, – выдавила Аделина, – знавала я одного такого. Мне мужем приходился. Тоже отказался от меня, пытаясь «защитить от своих грехов». И каков результат? Страх.
– Ваш муж? Это этот… как там Кристина говорила… Шарль?
Аделина покачала головой.
– Шарль… Шарль здесь вообще не при чем. Он так… под руку мне попался, побыл моим женихом некоторое время, а вообще они с моей кузиной Бланшефлор были просто созданы друг для друга, два ангелочка. Мама просто не знает ничего…
Эрик вопросительно склонил голову.
– Ты знаешь, что такое жизнь без счастья с самого рождения? – спросила вдруг она.
Тон её настолько очевидно указывал на риторичность вопроса и необходимость ответить отрицательно, что Эрик вспыхнул.
– Я родился уродом, которого боялась собственная мать. Всю жизнь меня презирали за страшную внешность, считали монстром, унижали и оскорбляли. Всю жизнь люди шарахались от меня, а мои таланты лишь пытались использовать в своих целях. Единственную девушку, которую я смог полюбить, у меня отнял твой отец. Так что да, пожалуй, я кое-что знаю об отсутствии счастья!
Аделина, кажется, не впечатлилась.
– Сочувствую, – горько усмехаясь, буркнула она, – а вот у меня было все. Любящая семья, богатства, признание таланта… А счастья не было. Представляешь, каково это – жить жизнью, в которой есть все для радости и никогда эту радость не чувствовать? Всю жизнь думать только о том, что с тобой не так, почему ты не можешь быть счастливой? А знаешь, почему? Потому что мой драгоценный муженёк решил меня защитить и отказался от меня, из-за чего мне не позволили родиться вместе с ним, и к тому моменту, как я пробилась в мир живых, он уже умер! Человек, предназначенный мне – ведь другого я не имела – умер до моего рождения! Я родилась с подсознательным знанием о том, что никогда не найду настоящей любви! Мертворожденная, никому не нужная девчонка… И то, что мой жених нашёл себе другую, не разбило меня, как думали родители, но лишь подтвердило то, что я чувствовала и сама – не видать мне в жизни ни любви, ни счастья…
Эрик молчал, не зная, что ему сказать. Красивые, прежде спокойные черты Аделины де Шаньи исказила болезненная гримаса, а по её щекам потекли слёзы. Эрик вдруг подумал о том, что она, должно быть, никому и никогда не рассказывала об этом.
– Вот поэтому я и… – неожиданно слабым, хриплым шепотом продолжила девушка, и голос её оборвался, не завершив фразы.
Эрик ощутил внезапный прилив ужаса, как будто в окончании этой фразы должно было скрываться что-то ужасное.
– Поэтому ты что? – еле слышно выдавил он – голос не желал его слушаться.
Губы Аделины растянулись в болезненной, полубезумной улыбке, так живо контрастирующей с полными слез глазами, и слегка приподняла рукав простого платья, демонстрируя Призраку оперы выжженную на запястье маленькую чёрную розу.
Клеймо самоубийцы.
– Ты знаешь, – с неожиданным воодушевлением заговорила она, – я его ненавижу. Он, наверное, как ты, считал, что спасает меня, но мне все равно! Если бы не он, всего этого бы не случилось! Мы прошли бы через все невзгоды вместе и вновь были бы счастливы, а теперь… теперь все кончено. Он, должно быть, давно искупил свои грехи и снова счастлив, а я застряла здесь. Впрочем, нет… надеюсь, нет. Надеюсь, он все ещё горит в адском огне и будет гореть ещё очень долго за то, что сделал со мной! Он и его чертово благородство! «Терезия, не спорь, так будет лучше!», – истерично передразнила давнее мутное воспоминание девушка.
Теперь она, кажется, совершенно забыла о присутствии в комнате Эрика Дестлера да и вообще обо всем, захлебываясь горькими слезами боли, которую она не могла разделить с близкими людьми, чтобы не заставлять и их страдать. Снова коротко всхлипнув, она развернулась, яростно размазывая слёзы по щекам в тщетной попытке их стереть, и вылетела из комнаты. Не так далеко, всего лишь в соседней комнате, отделенной от этой небольшим коридором, все так же призывно сверкал портал, сквозь который они сюда пришли. Остановившись перед ним, Аделина всмотрелась в серебристое мерцающее марево, такое успокаивающее и манящее…
Зачем она пришла сюда? Кажется, хотела в истерике плюнуть на все и попытаться сбежать, невзирая на возможные последствия, но какой в этом смысл?..
Неяркое сияние портала завораживало и успокаивало. Аделина подошла совсем близко, всматриваясь в серебряные глубины, которые, казалось, были бесконечными… Мягкие перекаты волн, составлявших воронку, казалось, уносили её эмоции с собой, оставляя на их месте лишь тёплую, не раздражающую пустоту, от которой не хотелось отрешаться.
Аделина сама не знала, сколько простояла так, недвижимо и умиротворенно, пока внезапно её не вырвало из этого бесконечного тихого спокойствия ощущение тёплой влаги на тыльной стороне ладони.
***
В спешке выбежав из комнаты с глазами, взгляд которых застилала пелена слез, Аделина не увидела, как за её спиной Эрик Дестлер упал на колени, внезапно будучи не в силах даже вдохнуть – настолько резко сжалось сердце у него в груди. Сквозь шум в ушах он мог слышать лишь злосчастное: «Терезия, не спорь, так будет лучше!», произнесенное двумя голосами: её, насмешливым и бесконечно горьким… и его.
Мерлин показывал и рассказывал ему многое, порой не скупясь на детали, но о Терезии Сальери, его жене, говорил неохотно, хотя и не молчал. Кратко, скупо сообщил, что Эрик – тогда ещё Антонио Сальери, получил возможность искупить убийство своего гениального друга не в Страхе, а в следующей жизни, и, дабы не тащить супругу с собой на буквальную жизненную каторгу, отказаться от неё. Тогда Эрик лишь отмахнулся – что ему было до прошлого и какой-то там бывшей жены, когда он сам видел, что прежде был женат и на Кристине, ведь Мерлин не преминул показать ему и их счастливую свадьбу! Изображение их двоих до сих пор было в его любимой комнате, рядом с другими изображениями Кристины.
Однако теперь, еле сумев подняться на ноги, чудом доковыляв до заветной комнаты и распахнув в неё дверь, Эрик внезапно осознал, что ни на одной картине, дарованной ему Мерлином, Кристины нет и никогда не было. С каждого изображения на него смотрела Аделина. Ее глаза с мерцавшими в них огоньками, её изгиб губ в улыбке, что озаряла её лицо на их свадьбе, её родинка на щеке, за которую цеплялись кристально-чистые слёзы, когда она плакала, стоя перед ним…
И которой никогда не было у Кристины!
Эрик застонал, закрывая руками уши, тщетно пытаясь заглушить слезливый, полный боли голос, выкрикивающий: «Я его ненавижу! Надеюсь, он все ещё горит в адском огне и будет гореть ещё очень долго за то, что сделал со мной! Он и его чертово благородство!»