Спор, а точнее идея, озвученная Клементиной после той ночи, решила нашу дальнейшую судьбу. Мы лежали в постели, нежились теплом и любовью друг друга, болтали о наших чудаковатых друзьях, когда, внезапно она повела разговор совсем на другую тему. Я думал, что мы опять будем говорить о моем плохом поведении, о том, что я не берегу здоровье, ну или, в крайнем случае - о Шварце. В ту ночь говорить о дальтонизме я не хотел. Но именно об этом и зашла речь.
- Я нашла твой мольберт, - она начала издалека, но я уже понял, о чем будет наш разговор. Эта тема ее беспокоила, будоражила ее мозг, разрывала изнутри. Она уже много раз пыталась выспросить у меня подробности, и в ту ночь я сдался.
- Я рисовал в школе.
Она поцеловала меня в шею и крепче прижалась ко мне.
- Дальтоники не умеют рисовать, - тихий, но отчетливый словесный удар.
- Умеют. Просто они не видят цвета. Это никак не касается рисования или чего-нибудь другого. Раньше, люди рисовали без рук и без ног. Разве не могу я рисовать нормально, не различая красок? Это шаблонное мышление, милая.
Она внимательно посмотрела на меня и спросила:
- Ты злишься?
- Нет, милая. Просто не люблю эту тему.
- Я твой самый близкий человек. И ты любишь эту тему. Эта тема и есть ты. С кем, как не со мной, ты можешь это обсудить? Пожаловаться? Или поплакать?
Я промолчал. Только улыбнулся и все. Она не понимает. Никто не понимает, и не поймет. Пока не станет дальтоником.
- Каким ты видишь небо, Люми?