И все же я пересидел жаб, они почувствовали ко мне, такому неподвижному, доверие. Одна за другой, не спеша и соблюдая достоинство, приковыляли к мелкому бережку и здесь, как возле обеденного стола, расселись спокойные, домовитые. Ни одна из них не стала искать свою добычу. Зачем? Вот когда муха окажется совсем рядом возле самого рта, тогда другое дело: короткий бросок вперед, чуть дальше с опережением, и добыча в розовой пасти. Вздрогнет подбородок, шевельнутся глаза, погрузятся наполовину, помогая протолкнуть в пищевод пищу, и снова покой, безразличное выражение выпученных глаз и застывшая улыбка безобразного широкого рта.
Если муха села на голову — на нее никакого внимания. С головы ее не схватишь. Пусть сидит, кривляется, все равно рано пли поздно попадет в рот.
Страдающим от жажды насекомым достается от жаб, один за другим исчезают в прожорливых ртах. Только осы неприкосновенны, разгуливают безнаказанно и никто не покушается на их жизнь. И не только осы. Вместе с ними неприкосновенна и одна беззащитная муха-сирфидка. Ей, обманщице, хорошо. Ее тоже боятся жабы, и не зря она так похожа на ос.
Как мне захотелось в эту минуту, чтобы рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью вещи, те противники мимикрии, происхождение и органическая целесообразность которой так показательна и наглядна. Чтобы понять сущность подобных вещей, необходимо общение с природой. Что стоят голые схемы, рожденные в тишине кабинетов, вдали от природы. Как много они, эти скептики, внесли путаницы, ошеломляя простачков своей заумной вычурностью, прикрывающей темноту духа.
Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Легкая у них жизнь. Да и самих их никто не трогает. Кому нужны они, такие безобразные, бородавчатые, ядовитые? А пища — она сама лезет в рот. Успевай только хватать да проглатывать.
Но как ни хорошо в глубокой тени, пора продолжать путь дальше. Теперь нам предстоит вновь ехать через выжженную солнцем желтую пустыню. И без дороги. Есть только сухое русло, оставленное весенними потоками да летними ливневыми дождями. Ровное из мелкого гравия ложе потока извивается в обрывистых бережках с саксауловыми зарослями. Иногда оно разбивается на несколько узких рукавов, и тогда внимание напряжено до крайности, чтобы успешно проскочить узкий коридор, не застряв и не поцарапав машину. Иногда же рукава сбегаются в один широкий, подобный отличному асфальтовому шоссе поток. Впереди нас далекие сиреневые горы Чулак, перед ними едва заметная зеленая полосочка тугаев реки Или, еще ближе — белые пятна такыров. Вокруг каменистая пустыня, черный щебень, покрывающий землю, редкие саксаульнички, никаких следов человека, суровое величие, простор и тишина.
Редкими и радостными розовыми шапками мелькают цветы. Где-то там внизу русло должно сомкнуться с такырами, по которым идет проселочная дорога. Беспокоит мысль: а что, если не дойдя до такыра, кончится сухое русло и нам придется разыскивать путь через рытвины, камни и кустарники. Выдержат ли покрышки колес и рессоры легковой машины?
Иногда мы останавливаемся, бродим по сухому руслу между кустиками саксаула. Вот по земле ползет муравей — крошка кардиокондиля. Стремительная вода недавнего бурного потока занесла его жилище слоем земли не меньше, чем на десяток сантиметров. Но муравьи-крошки пережили наводнение, отсиделись в подземных камерах, потом откопались и сейчас налаживают жизнь. Я склоняюсь над их гнездом и вздрагиваю от неожиданности. Совсем рядом, расставив в стороны лапы и широко раскрыв желтую пасть, замерло какое-то небольшое чудовище. Тело его покрыто морщинистой кожей, на месте глаз мрачные впадины. Несколько мгновений я в изумлении рассматриваю незнакомца, пока догадываюсь, в чем дело. Легкомысленная жаба, влекомая инстинктом расселения и поисками новых стран, отправилась вместе с дождевым потоком в путешествие в неизведанные края в пустыню. Видимо, до этого она мирно жила в одном из заболоченных ключиков в горах Богуты. Но дождь быстро закончился, поток высох, облака разошлись в стороны, растаяли, на голубом небе засверкало солнце, наступила жара, и бедная жаба, страдая от сухости и жажды, так и застыла с раскрытым ртом. Солнце быстро превратило ее в мумию, сохранив позу предсмертных мучений. Где ей было добраться к воде! Отсюда до реки Или не менее пятнадцати километров. К тому же и норы, в которые можно было бы прятаться на день, все забило илом.