— Это потому, что у нее кузов пустой, — объяснил водитель. В это время стрелка спидометра переползла за отметку сорок миль.
Грузовик налетел на выбоину, и все сидящие в нем буквально подлетели в воздух.
— Эта проклятая черная машина скрылась! — выругался водитель. — Мы ее ни за что не догоним.
Фэн был склонен согласиться с ним.
Они чувствовали себя как сардины в банке. Фэн был вынужден держать Уилкса у себя на коленях, и подобное «удобство» не доставляло ему большого удовольствия. Его раздражение отнюдь не смягчилось детской радостью Уилкса, который упивался приключением. Кадогэн опять начал мечтать о ланче. Водитель же был безмятежен, очевидно, рассматривая все происходящее в кабине своего грузовика как вполне повседневное явление. Они представляли собой весьма странное зрелище.
— Не понимаю, зачем вы поехали, Уилкс? — злобно ворчал Фэн. — Вы только всем мешаете.
— Тихо, — сердито буркнул Уилкс.
Мимо мелькнули дома на Банбери-роуд. Сейчас они выбрались на более свободную от машин часть дороги, и грузовик делал пятьдесят миль, не обращая внимания на знаки ограничения скорости.
— Сколько, по-твоему, шансов, что этот дьявольский «хамбер» не свернул на какую-нибудь боковую улицу? — спросил Фэн.
— Один из ста, полагаю, — отозвался Кадогэн.
— Но поездка тем не менее была приятной.
— Что? — спросил Уилкс.
— Я говорю, приятная поездка!
— Рад за вас, — обиженно сказал Уилкс.
Они подъезжали к перекрестку, на котором стоял дежурный по противовоздушной обороне, и грузовик замедлил ход.
— Слушай, друг, — окликнул его водитель, — ты не видал здесь черный «хамбер»?
— Тебя сгребут копы, — ответил дежурный, — за этакую скорость. Разобьешь свою телегу.
— Не обращай внимания, петушок, — сказал водитель. — Лучше скажи насчет этого «хамбера». Ты его видел?
— Пару минут назад, — неохотно ответил дежурный. — Ездишь, как псих. Он свернул налево.
Водитель победоносно вывернул руль круто влево, и они помчались в указанном направлении.
Вскоре дома остались позади, и теперь они встречали лишь редкие коттеджи и фермы. По обе стороны простирались плоские поля, к северу на горизонте виднелась гряда холмов. Несколько раз они проезжали по узким горбатым мостикам, перекинутым через маленькие извилистые речки, окаймленные ивами и ольхой. Живые изгороди цвели какими-то белыми пышными цветами, кусты были черными от спелой ежевики. Ласковое солнце бабьего лета сияло над ними в безоблачном фарфорово-синем небе.
— Индустриальная цивилизация, — неожиданно сказал водитель, — проклятие нашего века. Мы потеряли контакт с природой. Мы все бледные как покойники! — Он сурово посмотрел на румяное лицо Фэна. — Мы все потеряли, — он угрожающе помолчал, — ощущение собственного тела.
— Я нет, — язвительно сказал Фэн, встряхивая Уилкса, сидящего на его коленях.
Кадогэна осенила мысль.
— Все еще читаете Лоуренса?
— Ага, угадал. — Он пошарил около себя и вытащил потрепанный томик «Сыновей и любовниц» для всеобщего обозрения, а затем опять убрал его. — Мы не чувствуем власть пола, великую первобытную силу, темный таинственный источник жизни. Не могу сказать, — добавил он доверительно, — чтобы я лично чувствовал эту потерю, когда, прошу прощения, лежу в постели со своей старухой. Но все же индустриальная цивилизация и меня сцапала своими когтями.
— О, это совсем незаметно!
Водитель предупредительно поднял руку.
— Но это факт. Я бездушная машина, вот кто я, всего лишь бездушная машина. — Он замолчал. — Э, а чего теперь-то делать?
Они добрались до развилки. Слева, довольно далеко от дорога, стоял коттедж, но нигде не было видно ни души, и не у кого было спросить о черном «хамбере». Положение становилось безнадежным.
— Поехали налево, — предложил Кадогэн, — хотел бы я…
Но что именно он хотел бы, они так и не узнали, потому что в этот момент из коттеджа, мимо которого они проезжали, раздался выстрел.
— Стой! — закричал Кадогэн. — Стой! Во имя Лоуренса!
Водитель резко затормозил, и они стукнулись лбами о ветровое стекло. Уилкс обвил руками шею Фэна.
— Прилип, — заворчал Фэн, — как банный лист…
Но он тоже не договорил. Кто-то продирался сквозь живую изгородь. Потом на дороге показался далматинский дог. На боку у него растекалось красное пятно. Он сделал по направлению к ним несколько неуверенных шагов, коротко гавкнул, завизжал, упал на бок и издох.
Виола Карстерс была зла на судьбу. Больше того, она ее ненавидела оттого, что до сих пор судьба была не слишком ласкова к ней. О, конечно, не в материальном отношении. Хотя они с матерью были очень ограничены в средствах с тех пор, как умер ее отец. Но они все же сводили концы с концами, жили скромно, но уютно, и прекрасно уживались вместе. Не было в ее жизни ни бурных развлечений, ни безмятежных дней. Вряд ли работу у Леннокса, торговца мануфактурой и галантереей, можно было назвать облагораживающей или созидательной. Но, если не считать этих недостатков, жизнь обращалась с ней мягко. Виола Карстерс легко шагала по жизни, не пугаясь мелких сомнений и тревог.
У нее полностью отсутствовало жеманство и был искренний интерес к окружающему миру и людям. Она в избытке обладала той естественной могучей жизнеспособностью, о которой (хотя она этого и не знала) водитель грузовика в данный момент читал лекцию двум профессорам и известному английскому поэту.
— Ты благородная девушка, — сказал ей однажды пожилой жуир.
— Ах-ха, какое оскорбление! — ответила Виола, решительно отводя его руки от того места, куда они подбирались.
Но в этом состояла правда: у нее был гордый характер, а внешность такого высокого класса и породы, которая редко встречается даже в самом высшем слое общества, что, как это ни странно, чаще всего обнаруживается в так называемом «низшем классе».
Итак, жизнь для нее была достаточно приятна. До вчерашнего дня.
Она оглядела маленькую гостиную коттеджа. Комната была неуютно, даже безобразно обставлена — полная противоположность ее собственной гостиной дома. Стулья, стол и сервант из дешевого дерева, выкрашенные в тусклый, унылый коричневый цвет; обивка и занавески тошнотворно зеленые и сильно потрепанные; картины на стенах указывали на безрадостную религиозность — Святой Себастьян, пронзенный стрелами, злополучный Иона, выбрасываемый за борт, и (наиболее удивительная) сладострастного вида Сусанна, резвившаяся на глазах у двух явно скучающих старцев.
Виола пожала плечами и только тут почувствовала, что вся дрожит. Она села, держа на коленях сумку, и попыталась овладеть собой, глядя сквозь грязные дымчатые стекла окон на запущенный сад. Из соседней комнаты доносились приглушенные голоса двух мужчин, совещавшихся о чем-то. О, если бы она не была так одинока и беспомощна!
Ее мысли вернулись к событиям дня. Она не собиралась идти на репетицию в Общество имени Генделя, хотя и знала, что должна там быть, — она была слишком встревожена, чтобы петь. Когда тот человек с холодными глазами крикнул что-то насчет нее там, на улице, она испугалась. В конце концов они могли быть из полиции. А потом, когда второй, высокого роста, которого, как она смутно припоминала, видела где-то в городе, оказался профессором Фэном, она встревожилась еще больше. Тогда она удивилась тому, что человек, подвиги которого в роли детектива были широко известны, может выглядеть так привлекательно. Теперь же она сердито сказала себе: «Идиотка! А как он должен выглядеть?»
Погоня была кошмаром, даже когда стало ясно, что они не из полиции (если бы это было так, они, несомненно, остановили бы репетицию). Она уже бывала в часовне и знала, что, если они последуют за ней туда, у нее будет возможность улизнуть от них в конце службы. Вообще она была в такой панике, что ничего другого не придумала. В те минуты она не спрашивала себя, зачем бежит сломя голову — это было чисто инстинктивное и, как она склонна была думать теперь, глупое действие. Однако…