— А почему вы так поспешно сбежали с чаепития днем? Когда Россетера убили, я сильно подозревал вас.
— О… о… Дело в том, что я очень застенчив, — робко произнес Сноуд, — и, не зная никого из присутствующих, чувствовал себя лишним.
— Что вы, — сказала Виола, тронутая его смирением. — Вы совсем не были лишним.
— Так значит, Эрвин не убийца, — разочарованно протянул Кадогэн.
— Нет, — ответил Фэн. Он критически посмотрел на Сноуда, как каннибал, оценивающий миссионера в смысле кулинарных возможностей.
— Подумать только, — горестно сказал Кадогэн, — он теперь получит столько денег, что не будет знать, куда их девать. И все потому, что, потеряв рукопись, не имел мужества сознаться в этом. Я бы не отказался получить хотя бы часть этих денег.
— Я бы тоже, — печально сказал Фэн, на время забыв о своем высоком долге, поимке преступника, под влиянием обиды на судьбу, столь несправедливо швыряющую деньга не туда, куда надо. — Никто никогда не подумал оставить мне состояние. — Он взглянул на часы. — О, мои усики, о, мои лапки! Нам пора идти.
— Ты еще не сказал нам, кто убийца.
— Да ну? Разве? А что ты сам думаешь? Попробуй пошевелить тем небольшим запасом мозгов, которым тебя снабдила природа.
— Я, — нерешительно сказал Кадогэн, — я бы сказал — Шерман.
— Почему?
— Ну, хотя бы вот почему. Ты помнишь, эта милая дамочка Уинкуорс сказала, что, когда она, Россетер и Хеверинг были вместе в комнате, они закрыли дверь? Как раз в это время он и мог войти к мисс Тарди и убить ее.
Фэн улыбнулся.
— Но ты забываешь, что Россетер присоединился к Хеверингу и Уинкуорс в 11.25. В 11.30 Шерман был уже с ними, а мисс Тарди не могла умереть раньше, чем в 11.35.
— Хеверинг мог соврать насчет времени смерти.
— Ради чего? Защищая Шермана, тогда как он сам трясся за свою шкуру?
— Может, он ошибся?
— Практически невозможно, поскольку он осматривал тело очень скоро после смерти. В ранней стадии признаки совершенно безошибочны.
— А не мог ли Шерман сделать это, когда вошел к мисс Тарди с револьвером. Ты помнишь, он болтал всякую ерунду о пропавшей лампочке, объясняя свою задержку.
— Дорогой мой Ричард. Хеверинг сразу узнал бы, что она умерла минуту назад. Это прямо указало бы на Шермана. И опять-таки, во имя чего Хеверинг стал бы выгораживать его, когда все дело выплыло наружу? Наоборот, у него были все основания не делать этого. К тому же все их версии в отдельности настолько совпадают, что нет никакого сомнения в том, что они говорят правду. В твоей теории есть следующее противоречие: хотя Шерман мог удавить ее между 11.25 и 11.30 или в 11.50, но она фактически умерла между 11.35 и 11.45.
— Ладно, — сердито буркнул Кадогэн. — Шерман не убивал ее. Кто же тогда?
— Да, конечно же, Шерман, — ответил Фэн, направляясь к двери, ведущей в комнату, где в заточении находился Хеверинг.
— Что-что? — заикаясь, проговорил Кадогэн.
Фэн отпер дверь и заглянул туда.
— Спит. Можете себе представить? Спит с полотенцем на голове и со всей тяжестью преступлений на груди! — он вновь закрыл дверь.
— Послушай, Джервас, это же нелепо. Ты только что доказал, что Шерман не мог…
— Перестань ныть, — сказал Фэн. — Шерман убил Эмили Тарди. Шерман убил ее. Понятно?
— Хорошо, хорошо. Ты ведь сам только что доказал обратное. Зачем же нервничать и кричать.
— О, мои лапки! — сказал Фэн. — Конечно, ты слишком глуп, чтобы понять это. А сейчас нам пора идти, чтобы встретиться с Барнаби и его бандой у дома Шермана. Виола, вам лучше не ходить. Не забывайте, что этот человек уже убил двоих.
— А я пойду, — быстро ответила Виола.
Фэн улыбнулся ей.
— Пошли!
ЭПИЗОД С ВРАЩАЮЩИМСЯ ПРОФЕССОРОМ
Джордж Шерман жил на Большой Королевской улице, которая находится в дешевом районе по соседству с вокзалом. Дом, где он обитал (у него была приходящая неряха-прислуга, готовившая ему пищу и делавшая вид, что убирает комнаты), стоял в некотором отдалении от остальных домов в этом ряду и мог похвастать подобием садика, если, конечно, островки буйно разросшейся травы, грядка с кочанами капусты и две пышных, но бесплодных яблони могут претендовать на такое название.
Домик был небольшой, из серого камня с побеленным фасадом. Зеленая краска на крыльце облупилась. Он назывался «Тихий приют». Прислуга, завершив трудовой день, заполненный в основном принятием внутрь крепкого пива и чтением бульварных романов в гостиной, возвращалась к себе домой в восемь часов. Так что, когда Фэн, Уилкс, Кадогэн, Виола и Хоскинс встретились с Барнаби в конце улицы, Шерман, по-видимому, был уже в одиночестве.
Барнаби был полон самых фантастических планов атаки. У него в руках была большая карта города, которую он изучал при свете уличного фонаря, и хотя он делал это с большим вниманием, но судя по всему весьма слабо разбирался в ней.
— Все в сборе, дорогой Энтони, — сказал он Хоскинсу, движимый боевой яростью и алкогольными парами. — Абсолютно все пути к бегству охраняются самыми отчаянными головорезами из студентов.
— Вполне возможно, конечно, что он уже удрал, — сказал Фэн. — Но я не хочу рисковать. Уилкс, вы останетесь в тылу вместе с Виолой.
Воинственно размахивающий зонтом Уилкс кивнул в знак согласия. Фэн был так потрясен этим внезапным актом послушания, что забыл, что хотел сказать. Впрочем, он быстро опомнился и продолжил:
— Мистер Барнаби, охраняет ли кто-нибудь задние ворота?
— О, разумеется!
— Отлично. Мистер Хоскинс, останьтесь здесь. Вы будете помогать мистеру Барнаби. Ричард, передние ворота твои. Я войду в дом и немного побеседую с этим господином, если он там.
— Совсем как на войне. Прямо «Вечер битвы» Берри Джонса.
Все разошлись по своим позициям, чувствуя себя немного глуповато. Опять пошел дождь. На черном мокром асфальте отражались уличные фонари. Вокруг не было ни души. Иногда слышались приглушенные звуки перемещений рекрутов Барнаби.
Кадогэн стоял у телеграфного столба и, приложив к нему ухо, слушал пение проводов. Он ощущал скорее любопытство, чем волнение. Ведь перевес был явно на их стороне.
Фэн быстро прошел по асфальтовой дорожке, ведущей к парадному. Увидев записку, приглашающую стучать и звонить, он постучал и позвонил. Подождал. Опять постучал и позвонил. Не получив ответа, обогнул дом и скрылся из вида. Очевидно, он намеревался проникнуть в дом воровским способом, через окно. Дождь перешел в ливень, и Кадогэн поднял воротник пиджака. Он слышал, как Барнаби беседовал с Хоскинсом на тему, не имеющую отношения к делу.
Прошло две минуты. Все было по-прежнему. Три минуты. Четыре. И вдруг из дома раздался грохот выстрела, оглушительно громкий, озаривший резкой вспышкой пламени одну из погруженных в темноту комнат. И тотчас же послышался голос Фэна, кричавшего что-то, но слов разобрать было нельзя. Кадогэн с напрягшимися мускулами и колотящимся сердцем заколебался, соображая, куда идти и что делать. Наконец, он бросился, спотыкаясь и скользя по мокрой глинистой лужайке, в направлении, в котором ранее скрылся Фэн. Передние ворота остались без охраны, но вдоль дороги повсюду стояла стража.
Огибая угол дома, краешком глаза Кадогэн заметил проскользнувшую сквозь кусты с друтой стороны темную фигуру и предостерегающе крикнул. В тог же миг из ближайшего окна вывалился Фэн, ругаясь на чем свет стоит. Он махнул ему рукой, приказывая вернуться на покинутый пост.
— Он выскочил, — крикнул он, — и у него револьвер!
Они побежали обратно, скользя и спотыкаясь в темноте.
Даже впоследствии Кадогэн так и не смог разобраться точно, почему они тогда потерпели фиаско.
Нельзя забывать, что армия Барнаби была не слишком трезва. К тому же в темноте нелегко было отличить друга от врага, в результате чего Барнаби повалили на землю и сидели на нем, пока его жалобные вопли не обнаружили ошибки. Кроме того, каждый из них, уверенный в том, что видит «дичь», покинул свой пост в критический момент и присоединился к всеобщей бесплодной и бестолковой беготне взад-вперед.