Нервы напряжены до предела. Понять состояние экипажа нетрудно. Наступил период, когда он фактически не участвует в управлении воздушным кораблем. Он вынужден ждать. А чего ждать? Чем кончится этот неуправляемый полет? Благополучной посадкой или?… В лучшем случае, приземлением с парашютами.
Испытательная аппаратура четко фиксирует показания приборов, а телеметрическая система тут же передает показания приборов на землю. Правда, показаний приборов, кроме экипажа, никто не видит - они будут расшифрованы позже, а пока командный пункт ждет новых устных сообщений с борта ракетоносца.
И вот в репродукторе голос командира корабля:
- «Кондор-один», я - шестьсот пятьдесят третий. Прошел посадочную скорость, на отклонение штурвала самолет не реагирует. Скорость продолжает падать.
Земля тут же отвечает:
- Следим за вами. Докладывайте обстановку.
Ракетоносец все еще теряет скорость. Время, казалось, остановилось. И вдруг, вместо того чтобы продолжать снижение, самолет резко задирает нос, вздрагивает и с большой угловой скоростью сваливается с большим правым креном в штопор. Огромная, в несколько десятков тонн, машина начала падать, вращаясь вправо.
- Юра, будь готов к покиданию самолета.
- Готов. Испытательная аппаратура включена и работает нормально.
Надо иметь мужество настоящего испытателя, чтобы даже в такой критической обстановке продолжать четко исполнять обязанности бортового радиста-оператора. Это мог сделать только наш Юра, бесстрашный и смелый авиатор. Под стать летчикам и штурманам-испытателям. Командир не ошибся, взяв его в этот, прямо скажем, рискованный полет.
Сообщение, сделанное радистом, было очень важным. Командир экипажа был убежден, что все его действия, работа всей бортовой аппаратуры записываются и передаются на землю. В случае даже самого неблагоприятного исхода инженеры расшифруют записи и полностью восстановят всю картину полета.
Стрелка высотомера быстро отсчитывает сотни метров потерянной высоты. Белая равнина верхнего края облаков мчится навстречу штопорящему ракетоносцу. Скорость падения нарастает. Рули управления начинают оказывать действие на движение самолета. Вращение самолета замедляется. Каждый летчик знает, что это верный признак скорого выхода самолета из штопора. С облегчением вздохнул и Кузнецов. Казалось, вот-вот прекратится эта труднейшая игра человека с неизвестным. Но что такое? Ракетоносец вновь, даже энергичнее, чем в первый раз, начал задирать нос. Он снова стал неуправляемым. Штопор фактически прекратить не удалось. Стало ясно, что следующего (и, может быть, последнего) сваливания на крыло не избежать.
Что должен делать летчик в такой ситуации? Пока самолет задирает нос и теряет скорость, есть время подумать и принять решение. Правда, времени маловато. Но можно успеть ответить хотя бы на такие вопросы: как быть с радистом? Как дальше бороться за спасение машины? О себе думать еще рано.
«Помочь Юра мне больше не сможет, - рассуждал командир экипажа, - а каковы шансы покинуть корабль в дальнейшем, если он будет так же беспорядочно падать? Да и будет ли вообще такая возможность? Нет, больше ждать нельзя. Он, командир, не имеет права в, создавшихся условиях рисковать жизнью товарища. Надо спасать его жизнь. Надо выбрать наиболее удобный момент для покидания борта самолета и дать команду».
Появились легкие вздрагивания, а потом сплошная, уже прочувствованная перед первым срывом, тряска. Самолет напоминал, что время на раздумье кончалось.
- Юра, покидай машину, - скомандовал Кузнецов.
Это был приказ, и радист выполнил его без промедления.
Резкий хлопок, за ним мгновенное появление непривычного шума. Все ясно. Командир остался один на один с потерявшей управляемость громадной стальной птицей. Кузнецов передает на землю:
- «Кондор-один», я - шестьсот пятьдесят третий. Машина сорвалась в штопор, радист катапультировался, азимут девяносто градусов, сто километров.
Мысли летчика напряжены до предела. События настолько сложны, что даже ворвавшийся в кабину морозный воздух не производит особого впечатления. Наступил новый этап в работе летчика. Теперь он борется за жизнь корабля. Несмотря на сложность обстановки, в мозгу мелькает мысль: «А как Юра? Удачно ли вышел из самолета. Раскрылся ли парашют? И вообще, что с ним сейчас?»
Если бы можно было спросить Кузнецова в ту минуту: «Командир, а как ты? О себе ты думаешь?», он бы не ответил. Он был занят. Он думал о спасении машины.
Сквозь грохот завихряющегося в кабине морозного воздуха летчик услышал облегчившие душу слова руководителя полетов:
- Шестьсот пятьдесят третий, вас понял. Снижение радиста наблюдаем на экране радиолокатора.
В этот момент самолет круто задирает нос, резко накреняется влево, и начинается бешеное вращение.
Уже близка верхняя кромка облаков. Через разрывы в облаках Кузнецов увидел землю. Молниеносно пронеслась мысль: «Вовремя покинул самолет Юра».
Энергично действуя рулями, летчик снова замедлил темп вращения машины и перевел самолет в пикирование. Потом очень осторожно начал вывод из пикирования. Буквально миллиметровым движением штурвала, не давая возникнуть большим перегрузкам, Виктор Игнатьевич заставил машину выйти в горизонтальный полет. Вывод закончился уже в облаках.
Пилотировать приходится по приборам. Земля ждет сообщений. Теперь можно порадовать друзей.
- «Кондор-один», я - шестьсот пятьдесят третий. Из штопора машину вывел. Иду в горизонтальном полете в облаках. Азимут сто десять градусов, расстояние до аэродрома шестьдесят пять километров.
Земля отвечает:
- Вас видим. На точку курс двести девяносто градусов.
- Понял. Разрешите снижение, обеспечьте посадку.
- Снижайтесь, посадку обеспечим. За вашим радистом ушел вертолет.
- Спасибо, - от всей души поблагодарил Кузнецов руководителя полетов.
Через несколько минут самолет снизился до высоты 2000 метров. Облачность осталась нверху. Взору летчика словно впервые открылась картина летнего пейзажа родного города. Зеленые поля и лесные массивы, окружавшие его со всех сторон, река, серебряной лентой извивавшаяся в направлении аэродрома, были сейчас особенно желанными. Хотелось быстрее посадить спасенный ракетоносец и встретиться с живым и здоровым Юрием. Как хотелось, чтобы все было именно так! Но, как говорится, беда не приходит одна. Не успел Кузнецов полюбоваться природой, как остекление кабины начало быстро запотевать и тут же обмерзать. Из кабины ничего не стало видно.
Летчик обратился за помощью к руководителю полетов:
- «Кондор-один», я - шестьсот пятьдесят третий. Помогите в заходе и расчете на посадку. Я ничего не вижу. Остекление обледенело. Иду с курсом посадки.
С земли спокойный голос ответил:
- Понял. Идете правильно.
После сверхчеловеческого напряжения, испытанного летчиком при выводе самолета из штопора, заходить на посадку вслепую требовало новых колоссальных усилий.
Страшно хотелось увидеть землю. Она где-то совсем рядом. Вот-вот самолет должен коснуться бетона посадочной полосы. Через небольшую форточку в фонаре кабины Виктор Игнатьевич замечает небольшую ошибку в расчете на посадку, исправляет ее и классически, как положено заслуженному летчику, приземляет спасенную стальную птицу на своем аэродроме.
Оставим Виктора Игнатьевича с восторженно встречающими его друзьями и побудем хотя бы минуту с Юрием Александровичем.
…Хорошо понимая сложившуюся в полете обстановку, Юрий Александрович с исключительной скрупулезностью выполняет свои обязанности. Испытательная аппаратура работает безотказно, связь с землей хорошая, электропитание всех агрегатов ракетоносца в полном порядке.