Установившаяся на выводе перегрузка практически никого не волновала. Так ведь и должно быть. Но… самолет вдруг лихорадочно задрожал, затрясся и с быстро увеличивающимся углом вошел в глубокую правую спираль. Экипаж мгновенно ощутил это непредвиденное вращение. Неожиданность создавшегося положения застала всех врасплох. Рано успокоились. Уж очень хорошо все получалось. Теперь надо было принимать меры к выяснению причины вращения и вести борьбу с пока еще неизвестным.
Что заставило самолет вращаться? Что затягивает его в пикирование? Чем все это кончится? Возникла сразу целая серия вопросов, на которые нужно было тут же найти ответ. Если не найти ответа, придется думать о спасении жизни экипажа.
- Сережа, зачем крутишь? - спросил штурман.
- Я не кручу. Машина сама крутится, - тяжело дыша, ответил командир.
- «Метеор-один», я - сто тридцать пятый, машину сильно затягивает в правую глубокую спираль. Нагрузки на рули очень большие.
- Никола, помогай, убери газы…
Самолет еще круче опустил нос, уменьшив радиус вращения. Нагрузки на рули уменьшились, а скорость упала. Машина стала медленно выходить из крена. Но угол… угол очень большой. Штурман, сидящий боком по отношению к направлению полета, почти вывалился из сиденья и висел на ремнях.
Высота - 8000 метров. Надо выводить самолет в горизонтальный полет. Но не тут-то было. Машина еще под большим углом к горизонту неумолимо несется к земле. И на этот раз вывести самолет в горизонтальный полет не удалось. Рули оказались эффективными только на высоте 6500 метров.
Нервное напряжение экипажа велико. Да это и понятно. Но вот, подчиняясь действию рулей, самолет начал выход из крена, а потом и из глубокого пикирования. Уже цепляясь за макушки мощных кучевых облаков, самолет вышел в горизонтальный полет.
Что же случилось? Что могло так затянуть самолет в такую глубокую спираль? Эти вопросы волновали экипаж, ведущего инженера и руководителя полетов.
- Сто тридцать пятый, сообщите, что случилось?
- «Метеор-один», я - сто тридцать пятый, пока ничего сообщить не могу. Машина в горизонте.
- Командир, лампочка убранного положения левой тележки шасси не горит, - доложил Николай Иванович.
- Так вот оно что…
Сергей Григорьевич, быстро оценив обстановку, тут же правильно определил причину случившегося.
Из- за большой перегрузки на выводе из пикирования и большой скорости могло отсосать створку левой тележки шасси, сорвать ее с замка, и она вывалилась из мотогондолы, зависнув в среднем положении. Раскрывшиеся на большой скорости створки шасси увеличили подъемную силу левого крыла, и поэтому самолет вошел в правый крен, а большой угол пикирования, в котором был самолет, придал ему траекторию глубокой спирали.
- Проверим выпуск и уборку шасси, - скомандовал командир.
- Понял, - ответил Николай Иванович.
Не сразу придешь в себя после такой встряски. Надо осмотреться, убедиться, что опасность миновала, почувствовать, что самолет управляем и можно продолжать нормальный полет.
Наконец все, что надо, сделано. Указания командира выполнены. Система уборки и выпуска шасси работает нормально.
- Порядок, - после проверки доложил Николай Иванович.
Дедух связался с землей.
- «Метеор-один», я - сто тридцать пятый. Затянуло в глубокую спираль из-за выпадания левой тележки шасси. Выпуск и уборку шасси проверил в горизонтальном полете. Все нормально.
- Понял. Прекращайте задание. Возвращайтесь на точку, - скомандовал руководитель полетов.
Домой возвращаться хорошо. У обоих летчиков от сильнейших нагрузок на рули до онемения устали руки, ноги - все тело. Нужен хоть короткий отдых перед посадкой, которая тоже потребует напряжения. Но приказ есть приказ.
- Штурман, курс на аэродром? - командует Дедух.
- Дай немного разобраться. Я ведь висел на ремнях и не могу сразу определить наше место. Пока разворачивайтесь вправо. Радиокомпас настроен на приводную радиостанцию нашего аэродрома. Крути до нуля градусов, а дальше прямо.
Крутить до нуля градусов означало, что надо разворачивать самолет до тех пор, пока стрелка, указывающая на передающую приводную радиостанцию нашего аэродрома, не повернется на значение нуля градусов шкалы.
- Разворачиваюсь, - доложил Николай Иванович.
- «Метеор-один», я - сто тридцать пятый, высота шесть тысяч, прошу разрешения на подход к аэродрому со снижением.
- Разрешаю. Снижайтесь до высоты тысячи метров.
- Понял.
Набегающие шапки облаков встряхивают своими мощными восходящими потоками самолет, а через несколько минут открывают взору знакомую картину местности, прилегающей к аэродрому.
Несколько разворотов предпосадочного маневра, снижение - и самолет плавно приземлился.
На стоянке экипаж встречали все: и ведущий инженер, и начальник отдела, которому уже доложили о случившемся, и все слушавшие приемник летчики и штурманы.
Вопросы сыпались со всех сторон:
- Ну как самочувствие?
- Сильно затянуло самолет?
- Какие нагрузки на рули?
Причину выпадания тележки шасси выяснили, устранили дефект, а в последующих полетах убедились, что самолет и в пикировании ведет себя так же хорошо, как в горизонтальном полете. Никакие опасности не подстерегают летчиков - они могут летать спокойно на самых различных режимах.
Последний рейс
Ноябрь. Темные свинцовые тучи нависли над аэродромом. Идет снег. Видимость, прямо скажем, плохая. Тем не менее надо лететь. Новая авиационная техническая школа подошла к практическим занятиям, а обучать будущих техников не на чем. Кроме плакатов и чертежей, ничего нет. «До зарезу» нужен «живой» самолет. А где его взять? Решить этот вопрос командованию не представляло особой сложности. Самолет у нас был. Причем самолет, который прошел огни и воды. Он перенес все, что только может перенести хорошее боевое оружие. В результате ресурсных испытаний самолет оказался годным только как учебное пособие. Из него выжали все. Донат Васильевич Гапоненко, Виктор Иванович Голубев и я налетали на нем много тысяч километров, и вот теперь предстояло его перегнать в техническую школу.
Гапоненко высокого роста, крепкого, атлетического сложения летчик. Как и все сибиряки, малоразговорчивый и добродушный. Большой любитель техники. Летал он прекрасно. Правда, фронтовой реактивный бомбардировщик не очень подходил ему по комплекции, но тем не менее в воздухе он им буквально играл. В дальнейшем учли особенности летчика, и он стал испытывать большие стратегические корабли.
А Виктор Голубев - это врожденный радиоспециалист и рационализатор. В воздухе и на земле в его руках любая схема работает безотказно. Не было такого полета, в котором бы в присутствии радиста-испытателя самолет оказался без связи. В полетах на любые дальности, в любое время дня и ночи он справляется со своими обязанностями безукоризненно.
Командование приняло решение дать нашему самолету последний воздушный рейс, так как переправлять его по железной дороге было очень дорого, а самое главное - для этого потребовалось бы много времени. Ну а так как машина была нам подопечна, то и переправить ее к месту назначения поручили нам. Мы должны были перегнать самолет до ближайшего к технической школе аэродрома. Аэродром большой, первоклассный.
Надо сказать, что перегонка этого самолета как экспоната для технической школы далеко не обычный и не простой перелет. Если летать на таком самолете в районе аэродрома - это еще куда ни шло. Ведь в любой момент чуть что отказало - садись на аэродром. Он рядом. А вот лететь на расстояние около двух тысяч километров - это уже совсем другое дело. Чтобы полностью обезопасить такой полет, потребовалось бы выполнить специальные регламентные работы, на которые ушло бы немало времени. А время не ждало. Поэтому командование решило на свой страх и риск разрешить этот сверхресурсный полет.