Политические провокации и убийства были и остаются обычными методами британских спецслужб. В наше время весь мир поразили «отравления» детей газами в Сирии, инсценированные британскими агентами «белыми касками», что было убедительно вскрыто съемками подготовки этих же детей к провокации. Вскоре мир был поражен «отравлением» боевым газом «Новичок» бывшего российского предателя с дочерью, уже отбывшего свой срок наказания и проживавшего с тех пор в Англии. За этим последовало «отравление» этим же «Новичком» оппозиционера Навального. Чисто английский почерк имеет и провокация в украинской Буче. После вывода оттуда российских войск и после входа туда украинских по улицам были разбросаны трупы мирных граждан. Это выдавалось за зверства русских, сюда привозились на «экскурсии» высшие чины Евросоюза, первые лица европейских стран. Цель была достигнута: мир был шокирован агрессивностью и жестокостью русских, а про явные несоответствия и свидетельства нейтральных очевидцев никто не узнал в наглухо запертом информационном поле.
Провокационность и инсценировка подобного очевидна всем, кто знаком с российской реальностью, но такое с готовностью поглощается «демократическими» массами, надежно укрытыми от объективных мнений и материалов, как от враждебной русской пропаганды. Это «работает», общественное мнение на стороне своих правителей, а только это и нужно «демократическому» Западу в вечной войне с Россией. По-прежнему «англичанка гадит» нам, где только сможет. Похоже, это чисто английская черта, укоренившаяся с колониальных времен, как и уверенность в своем природном превосходстве: допустимы самые бесчестные и грязные приемы, если «гадость» делается против «чужого».
Вернемся, однако, в XIX век. Английская русофобия, укоренившаяся стараниями властей в общественном мнении, и растущая тревога за безопасность морских путей к своим колониям привели вполне ожидаемо к войне в 1853 году. Поводом послужила победа русского флота над турками в Синопском сражении. Ухватившись за это, как за casus belli — законный повод, — опасаясь за выход русского флота в Средиземное море, английские и французские войска вторглись в русский Крым. Это была первая и единственная к настоящему времени масштабная война Великобритании и России. Захват Севастополя, главной базы русского флота, обеспечил Великобритании победу. Россия была унижена и обязана вернуть туркам завоеванные в войне территории. Тревоги Британии могли бы исчезнуть: проливы по-прежнему находились у Турции, Россия наглухо заперта в Черном море. Тем не менее, как заметил великий канцлер Бисмарк, объединивший Германию, «кит не может победить слона». Поэтому британский «кит», находясь на пике своего колониального могущества, продолжал воспитывать в своем народе русофобию, которая «выйдя за рамки интеллектуальных кругов, подчинила себе прессу, проникла в популярнейшие жанры карикатуры и романа и в совершенстве отточила искусство мягкой силы» (Ги Меттан, «Запад-Россия: тысячелетняя война»).
Перейдем к Германии. Натиск на Восток германцев начался в позднем Средневековье с колонизации северо-восточных земель вдоль южного Балтийского берега. Забыв о тщетных Крестовых походах на библейские земли, тевтонские рыцари направили свою агрессивную энергию на восток Балтики, и вполне успешно. Однако много позже в результате завоеваний Петра Великого колонизированные ими земли превратились в прибалтийские провинции Российской империи. Тем не менее, в образе остзейских баронов и формальном статусе помещиков тевтонские дух и культура закрепились там на века. В настоящее время «независимые» на бумаге страны Балтии, это по-прежнему ментально тевтонские и шведские колонии.
Опоздав на столетие с дележом мира европейскими державами и захватом заморских колоний, Германия в XIX веке обратила свой голодный взгляд на наиболее доступный и еще нетронутый никем славянский восток. С объединением Бисмарком разрозненных германских княжеств во Второй рейх, Германией завладела эйфория национального подъема. Возник особый взгляд на культуру, на свой народ и немецкое национальное государство, были сформулированы основные идеи романтизма, как ответ на сухой атеизм французского Просвещения. Все это стало питательной средой, в которой родилась идеология Sturm und Drang («Буря и натиск»). Из нее возникло затем свойственное только немцам убеждение, что низшие расы, живущие на Востоке, искони не способны создать цивилизованное государство, вследствие чего ими должны править другие. Так родилась и была встречена с энтузиазмом идея Lebensraum — «жизненного пространства», необходимого Великой Германии, не умещающейся более в своих границах. По мнению зачинателя этого понятия Ф. Ратцеля, рьяного «последователя» Дарвина, рост молодого государства, как любого живого организма, безусловно позволяет ему присваивать территории менее сильных соседей. Это убеждение на целое столетие легко и «естественно» легло в идеологическую основу сначала германского империализма, затем фашизма, но живо и поныне в других обличиях.