Петром Первым и его пассионарной командой была собрана и утверждена великая Российская империя, которая приобретая или порой теряя земли, поменяв трижды название, живет в душах и подсознании русского народа поныне. После смерти Петра начатая им вестернизация продолжалась, но совсем иным образом, нежели царь-реформатор мог бы предположить: вестернизация сменилась «европейчанием». Былые высокие устремления и цели государства угасли, заместились в верхах обывательскими интересами.
Первая вестернизация России постепенно привела к пропасти между культурой народа и его правящей элиты. По обычаям того времени для дипломатических выгод наследники престола сочетались браком только с принцессами. Поставщиком невест повсеместно в Европе были многочисленные германские княжества и балтийские страны. Поэтому за полтора после-петровского века русские монархи стали «по крови» и по воспитанию более немцами, чем русскими. Отрыв элиты от народа усугублялся и тем, что не только наследники монархии, но и дети русского дворянства воспитывались с раннего возраста западными гувернерами и гувернантками, принадлежащими совсем к иным этносам. Моральные ценности, бытовая нравственность, чужой язык на всю жизнь внедрялись в подсознание детей, несмотря на обязательное изучение православного Закона Божьего. Поэтому русские монархи, их окружение, «высший» свет стали к XIX веку совершенно чуждыми своему народу, даже этнически: они идентифицировали себя только с Западной Европой, а не со своим евразийским народом. Им с преданностью и восторгом подражало и провинциальное русское дворянство, и «полусвет» с разной степенью вкуса и достоинства. «Европейчание», как выразился Н.Я. Данилевский, стало образом их жизни. Великий русский писатель и дипломат А. Грибоедов был убежден, что простой народ навеки разошелся со своими господами. Непреодолимый и углубляющийся культурный разрыв между этими двумя фактически разными этносами, «мы и они», живущими «бок о бок», но в крайне неравноправных условиях, стал проклятьем для России и причиной, как крестьянских бунтов, так и грядущих революций.
За два столетия первый «прилив» вестернизации принес в Россию передовые технологии на построенных европейцами заводах, системы новых вооружений, были освоены европейские финансы, управленческие и бытовые порядки, достижения искусства. Все это, оставаясь вторичным, «с чужого плеча», однако вызывало неизменную зависть, чувство восхищения перед всем западным и горечь своей отсталости. Это же в некоторых рождало и чувство, похожее на протест против передового Запада, попытки найти и утвердить за Россией особый и более достойный путь. Но эта раздвоенность выражалась лишь в интеллектуальных спорах в салонах и на журнальных страницах славянофилов с западниками. Как и при реформаторе Петре власти надежно и жестко укрывали Россию от европейских политических свобод, которые только и могли раскрепостить народ, возродить в нем спящие инициативу, предпринимательство и новаторство. Только эта «закваска» западного гения могла бы преобразить сонную и по-прежнему отстающую во всем Россию. Молодые офицеры, будущие декабристы, мечтали: «Когда в России будет республика, все процветет — науки, искусство, торговля, промышленность. Переменится весь существующий порядок вещей» (Д.С. Мережковский). Но этому суждено было произойти в России только через двести лет.
Помимо технологий Россия получила с Запада в эти два столетия культуру классической музыки, образцы литературы, в чем смогла даже опередить учителя, создав великие образцы. Получила культуру изобразительного искусства, возрождение которого пропустила из-за своей неволи в Средние века. Россия получила от Запада и начала естественных наук, инженерную систему, теорию и практику научного исследования мира и т. д. Передовая культура Запада легко и естественно приходила и укоренялась в русском народе, как понятная и близкая. Два «брата» по истокам европейской цивилизации, старший и младший, выросшие из одной колыбели — античной цивилизации — порой хорошо понимали друг друга, один учился у другого, а другой временами снисходительно покровительствовал ему. Но с каждым столетием братья все более и более отдалялись, обретали разные духовные и нравственные ценности, и, наконец, через тысячу лет родственной истории перестали понимать и даже уважать друг друга.
6. Роковая инъекция западной цивилизации
Веками плетясь в хвосте у Запада — по общественному устройству, по технологиям, военной организации, — Россия к концу девятнадцатого столетия окончательно стала тонуть в социальных противоречиях. Поэтому в лице своей «передовой» интеллигенции и пассионариев-разночинцев она стала лихорадочно искать выход из своего безнадежного положения. Выход виделся только в насильственном свержении самодержавия и установлении республиканского строя по западному образцу, при котором, как представлялось, политическая свобода обязательно должна оживить экономику страны и вывести страну из нищеты и бесправия. Это вселяло надежды и духовно поднимало на подвиги. Безусловно, это было верно и правильно, но только на бумаге, «теоретически». Это сработало в европейской истории, но Россия — не Запад, никогда им не была и не станет. Революционеры не учли многовековую историю крепостного рабства своего народа, на 95 % крестьянского, почти неграмотного, отвыкшего от личных свобод. Те, кто взялся вести свой народ к «счастью», а это были представители «культурных», привилегированных классов, — никогда глубоко его не знали и не понимали, являясь, по сути, как отмечено выше, иным этносом, с иным воспитанием и с чужой культурой в душе.