Высшие русские «англоманы», ставшие зачинщиками Февральской революции, имели образцом для подражания имперскую Британию. Они хотели быть такими же, как английская аристократия и промышленники в Британии, и вообще, чтобы все походило в отсталой России на ухоженную богатую Англию. То есть это было желание перемен типа «чтобы жить как на Западе». Можно отметить, что такие мотивы в любых восстаниях — то есть попросту зависть и желание благоденствия или «комфорта», но не первоочередное обретение силы государством, — всегда ведут к еще большему ослаблению страны и к неизбежному краху. Но только если раньше грубо и кроваво не вмешаются иные заинтересованные стороны. Что и случилось тогда в России меньше, чем через год.
После обеих революций 1917 года молодая советская республика в восторге от происходящих перемен и в ожидании прекрасного будущего устремилась по пути, начертанным западными теоретиками. Сам же надменный Запад с презрением отверг попытку второй «вестернизации» России. То, чему поклонялись большевики, было для Запада безрассудным и нецивилизованным. Поэтому и весь молодой советский народ представлялся ему тогда заблудшим, потерявшим веру и здравый смысл диковатым племенем. Племя было еще и опасным для Запада, поскольку заражало коммунистической «ересью» самых неустойчивых собственных граждан. Однако после поспешных и неудачных попыток интервенции во время в Гражданской войны Запад оставил Россию в покое — но только на пару десятилетий.
Советская Россия тогда отвергла нравственные и политические ценности Запада. Она «поклонялась» только великому марксизму, слегка подправленному для местных условий. Однако она прилагала все усилия, чтобы перенять западные технологии — единственное, что коммунистические власти считали достойным для заимствования. Все остальное было свое, передовое, самое прогрессивное на свете — политическая и социальная структура, коллективизм, как предтеча коммунизма, преданность коммунистической партии и патриотизм, при котором государственные интересы всегда выше личных.
Но «проклятый» капиталистический Запад задаром свои технологии не передавал, не давал он и кредитов «заблудшим». Заводы готов был продать только за хлеб, золото или художественные ценности. Все это приходилось искать и отнимать в своей полунищей стране. Золото — конфисковать у церквей, у недавних дворян и «буржуев»; картины — из царских и частных собраний, включая Эрмитаж; хлеб — насильно отнимать у крестьян, в том числе у страдавших и умиравших затем миллионами от голода. Для индустриализации отсталой страны нужен был еще труд. Выручил рабский, принудительный труд десятков миллионов репрессированных — «политических», деклассированных и «подозрительных».
В великой марксистской теории ничего подобного не было прописано. Сначала революционеров это не смущало, первых в мире преобразователей должны были выручить террор и репрессии, как во времена знаменитой предтечи — во французскую революцию. Но уже через несколько лет большевики поняли, что полюбившаяся им западная теория не работает, как они ожидали. Всемирный пролетариат не только не объединялся против «буржуев», а наоборот, даже враждовал между собой, коллективизм оборачивался бесхозяйственностью, колхозная земля не желала приносить урожаи при принудительном, полукрепостном труде. Но власть была уже в сильных руках, и выпускать ее не собирались, ни о каких выборах или волеизъявлении народа и речи быть не могло.
Марксистский лозунг «Смерть капиталу!» и обещание «Заводы — рабочим!», вскоре превратилось в эксплуатацию рабочих государством, причем, в эксплуатацию невиданную по масштабам и бесправию.