— Криобокс. Старье. Он активен?
— Н-нет.
Сзади шаг — ко мне. Я нащупала в перчатке триггер запястного клинка и обернулась к нему.
— А ты чего такой дерганый, а? Что в нем?
— Д-да нет там ничего! — воскликнул Дональд. — Так что с договором?
О, да. Это оно. Ты паникуешь, «просто Дональд», мощно паникуешь, давай, оближи губы еще, потому что твой пульс я слышу даже отсюда без всяких усилений сенсоров. Любопытно и, честно признать, страшно: в этом баке находится что-то, что куда хуже или куда ценнее, чем генная бомба.
— Ну-ну. Договор? Хорошо. Хочу семьдесят процентов с этой твоей доставки.
Дональд окаменел. Стиснутые кулаки были куда красноречивее физиономии обормота. «Ты жалок, приятель. Как же ты торгуешься с заказчиками? Как блефуешь, уходя от жадных нанимателей, которым не хочется отпускать тебя с деньгами?»
Эх, дурак, повезло тебе с кораблем. Очень повезло.
— Семьдесят? К-к черту. Какие еще п-проценты?
«Хм?»
— Какие еще п-проценты? — повторил Дональд. — Открывай бак, там ничего н-нет.
Ну надо же, как твердо, сдуреть можно. А ты неплох, Дональд, совсем неплох.
— Ладно, — сказала я. — Насчет процентов мы еще посмотрим. Обсудим в каюте.
Дональд кивнул и повернулся, чтобы уходить из трюма, уверенно так, почти по-хозяйски повернулся, подтверждая мое впечатление: не безнадежен. Но ему не повезло сегодня, потому что я — инквизитор. Одним тычком в управляющий блок я вызвала меню и вжала клавишу экстренного открытия цистерны.
— Нет!
Он почти напоролся на выставленный клинок — да его вообще, похоже, больше ничего не волновало. Он весь был там, у контейнера, где уходило в стенку скругленное стекло, откуда шел ледяной пар, и сенсоры моего скафандра пискнули, сообщая, что там все плохо и холодно.
А потом из замороженного облака лицом вниз выпало тело.
На ослепительно белой коже тонкой паутиной застывал иней, он покрывал голубизной спутанные белые волосы. Девушка. Массивные черные браслеты на запястьях и похожие анклеты на щиколотках казались слишком тяжелыми для худышки.
«Это что, ограничители?»
Теперь есть причина грохнуть симпатичную сволочь. Он как чувствовал, что я сочту «охоту за головами» чем-то пострашнее генной бомбы.
Я прискорбно не согласна с уголовным кодексом.
Ненавижу.
— Приторговываешь плотью, мудак? — прошипела я, сбивая застывшего парня с ног. Носком под ребра — и виброклинок к горлу. — Беглая? Чья-то дочь? Кто она?
— Хр-р-р… — сказал черноволосый засранец. Он норовил свернуться в клубок, но я ему не давала.
— Умри, сволочь!
— Н-не надо! — выкрикнул он.
Наверное, это рефлексы. Или опыт. В любом случае, я поняла, что «не надо» — это не ко мне, хотя лезвие уже впивалось в его шею. Я обернулась и крутнулась в пируэте, ловя картинку и стараясь умять ее в мозг.
«Пленница» вставала с пола, с нее мелкой пылью осыпался иней, а браслеты-анклеты взорвались струями дыма. Дым лип к белому телу, дым скрывал небольшую грудь и поджарый живот, дым опутывал ноги, а над всем этим буйством коллоидного скафандра разгорались алые глаза.
Так я это все и запомнила: дым, без единой кровинки лицо и алые глаза.
А потом картинка моргнула и изменилась.
— Рея, не надо!
Дональд, раскинув руки, встал между мной и ею и громче повторил:
— Не надо! Пожалуйста!
Это было дико, а я ведь повидала всякой всячины. Странное существо, затянутое в черно-белый скафандр, глядит теперь в лицо стоящему перед ней препятствию, а я уже почти собралась как-то активно отреагировать, когда Дональд, не оборачиваясь, сказал:
— Выйди в коридор, пожалуйста.
«Не заикается», — поняла я за дверью. А еще мне казалось, что я стала свидетелем семейной сцены. Стоять дура-дурой пришлось недолго, но я успела понять, что сбило меня с толку. Я проворонила угрозу потому, что эта худая красноглазка сориентировалась в пространстве слишком быстро. Словно и не сидела до того в криокамере. «У нее должны мозги оттаивать и суставы крошиться. Как она встала? Я уж молчу об активации скафандра…»
Дверь зашипела, и вышел Дональд. Если я что-нибудь смыслю в несчастных выражениях лица, то его гримаса была как раз из их числа. И как это все склеить с произошедшей сценой — не понимаю. Ни в одном глазу.
— Что это было? — спросила я, заглядывая ему за спину.
Там был набитый и замусоренный трюм, там стоял закрытый криоблок биологической защиты, и вообще: мне все померещилось, только вот на роже у обормота очень уж красивый след моей ноги.
Дональд прислонился к стенке, не глядя на меня.
— Я спрашиваю, что это…
— Слушай, сн-ними шлем, а?
Он меня прервал. Он, непонятный недоносок на непонятном корабле с непонятной красноглазой дрянью в трюме. Но он просил так жалобно, словно вымаливал воды человек с сожженным животом. Я стиснула запястье, шлем взорвался облачком газа, и пока тот втягивался в приемные сопла, Дональд во все глаза изучал меня.
— Ты к-красивая, — буркнул он как-то по-детски.
«Красивая…» Когда тебе, госпожа бывший инквизитор, комплимент в последний раз делали, а? Не в баре — «Какая попка!» — а именно комплимент?
— Ты мне зубы не заговаривай, — сказала я. — Кто это такая?
Тишина образовалась неуверенная и хрупкая. Но моя голова работала. Где-то я встречала дикое сочетание мертвенной бледности и красных глаз. В комплект прилагалось что-то вообще запредельное. Опираясь на теплую стену замечательного фрегата, я смотрела сквозь бормочущего капитана, а на самом деле копалась в памяти.
Не надо завидовать памяти инквизитора, договорились? Потому что ответ был, и он, разумеется, нашелся.
— Это что, Лиминаль? — только и спросила я.
Дональд заткнулся, как если бы я ему залепила плюху. Ума, кстати, не приложу, что за бред он там городил, пока меня не было.
— Эм, н-ну, да.
Наверное, самые глупые три слова, которые можно услышать о Лиминали. И уж точно — самое глупое место о ней говорить, когда корабль Его Меча так близко. «Ты, кажется, не верила в карму, Алекса?»
— Ничего не понимаю, — честно сказала я. — Почему одна из Лиминалей на «Телесфоре»?
— По-последняя из Лиминалей.
— Радужное уточнение, Дональд. Ну?
Капитан выглядел куда хуже, чем после драки в невесомости. А меня разбирало любопытство: в конце концов, я только что видела невозможное, это самое невозможное меня собиралось прикончить, почему-то не прикончило, и вот я, стоя в теплом коридоре, разговариваю с сопляком, который что-то знает.
— Д-длинная история, — потерянно сказал Дональд. — Д-давай в другой раз, а?
Да ладно.
— Послушай, дружище, — я, черт побери, была очень зла. — Давай я расскажу, как это все выглядит. У тебя на корабле последняя из Лиминалей, ты ее держишь в криокамере, и она почему-то считается с твоим мнением. Как минимум один из этих фактов — чушь. Надо объяснять, почему?
Он опустил глаза и покачал головой.
«Да что с ним, а?!» Я уже сделала шаг, чтобы как следует потрясти паршивца, когда до меня дошло. Так выглядит человек, который понимает: расскажи он сейчас историю — и пути назад не будет. Мои подследственные обычно после такого или шли в полный отказ, или каялись во всем, подписывая себе хоть частичку снисхождения.
Словом, это называется: «После моего рассказа я навсегда в твоей лодке».
Черт, а ведь волнительно, а? Тем более что это я нахожусь в его лодке.
— Его М-меч послал Рею убить меня.
Первый вопрос звучал так: да кто ты такой, чтобы Его Меч отправлял по твою душу Лиминаль? Меня это страшно интриговало, но куда занятнее оказалось противоречие: за Дональдом послали Лиминаль, но Дональд стоит передо мной.
— И почему же ты до сих пор жив?
— Д-длинная история.
«Бесит».