Подросток смутился, затем поднял глаза и улыбнулся:
– Постараюсь, насколько смогу.
– Вот и прекрасно. – Кубулис положил юноше руку на плечо. – Начнем с самого простого: постарайтесь восстановить в памяти все события сегодняшнего дня: что видели, слышали, в общем все. Будильник снова установи на полшестого, мы завтра приедем рано, и ты нам покажешь, какой дорогой шел, где увидал Упениеце, как нес ее к Ошиням, что интересного видел по пути. Договорились?
Незаметно для себя Кубулис стал называть юношу на "ты". Оба его сына были примерно такого же возраста, и потому Кубулис особенно хорошо понимал психологию подростков и умел найти с ними общий язык.
– Ладно! – с готовностью кивнул парень.
На лицо прокурора вдруг легла тень.
– Ты на чем приехал? – озабоченно спросил он. – Домой успеешь добраться?
– У меня мопед, – не без гордости ответил подросток,
– Тогда ладно.
Следователь Апинис ткнул пальцем в протокол и буркнул:
– На, прочти, распишись и все сделай, как сказал товарищ прокурор…
– Не думайте, что он из пай-мальчиков, – заметил следователь, как только дверь за парнем захлопнулась. – В прошлом году из колхозного сада не вылезал, хоть у самого дома яблок полным-полно; в школе дрался. Теленку Гринвальдихи привязал к хвосту паклю и подпалил, чуть коровник не сгорел. Родителей несколько раз вызывали в комиссию по делам несовершеннолетних.
– Откуда у вас такие сведения? – поинтересовался прокурор.
Апинис откинул. свое грузное тело на спинку кресла.
– Позвонил в школу, – прикрывая рукой зевоту, ответил Апинис. – Вы же меня сами учили, что до того, как человека допрашивать, надо узнать, что он собой представляет. Мне хотелось выяснить, почему подросток оказался ночью у моста. Верши обычно ставят километра на два выше. У моста слишком мелко. И я очень сомневаюсь, был ли он один.
– Вы подозреваете его?
Апинис вяло усмехнулся.
– В этом деле нет юридических оснований кого-либо подозревать.
– Это ваше твердое убеждение?
– Конечно. Заключения медиков категоричны: мать умерла своей смертью, дочь утонула. Таким образом, убийство исключается.
– Вы не верите заключениям судебно-медицинских экспертов?
– Наоборот, верю.
– Тогда объясните происхождение прижизненных телесных повреждений на теле женщин.
Апинис подтянул рукава кителя, словно собирался приступить к ответственному делу, и сказал:
– Вся эта "тайна" не стоит и ломаного гроша, – насмешливо глянул он на Розниека. – С вечера они вдвоем выпили. Ночью старухе стало плохо, звала дочь, не добудившись, слезла с печи, пошла да и грохнулась посреди комнаты. Об этом свидетельствуют и неубранная постель, и подушка, и чулок на полу.
– А о чем свидетельствуют обширные кровоподтеки выше локтей? – вмешался в разговор Розниек.
– Катрина, разбуженная шумом, ухватила мать за руки, пыталась ее поднять, – невозмутимо продолжал Апинис.
– Так, так, – прокурор явно что-то прикидывал в уме. – Продолжайте, продолжайте, это становится интересным.
– Видя, что мать умирает, Катрина распахнула окно, стала звать на помощь, затем выпрыгнула в окно и побежала на ближайший хутор. Но так как она была еще пьяна и торопилась, то на узком мостике, потеряв равновесие, упала в речку, разбила голову о камни и утонула.
– Допустим, – согласился Кубулис. – А как объяснить свежие полосы, прочерченные галошами на полу, и галошу, залетевшую под кровать?
– Возможен и такой вариант. – Апинис говорил таким тоном, словно его насильно заставляют высказывать то, что обоим и без того должно быть понятно. – Обе женщины по пьянке сцепились. Катрина схватила мать за руки выше локтей и со зла как следует встряхнула. У старухи инсульт.
Розниека передернуло.
– По-твоему, это случилось до или после того, как женщины отправились спать? – хмуро спросил он.
– Какая разница? Катрина мертва, и уточнять детали происшедшего бесполезно.
– Предлагаешь дело прекратить?
– Факт! Рано или поздно это дело все равно придется списать. Так лучше уж не тратить зря порох. Незачем разыскивать несуществующих преступников.
Розниек нахмурил брови.
– Завидую людям, которым всегда все ясно. Ни сомнений, ни проблем. Легкая жизнь, широкие пути, светлые тона. Но если подумать – это не что иное, как признаки ограниченности.