Что же делал в это время Шагин? По выражению Кречетникова, он стал «примерно неспокоен». Сначала у него отняли Лошкарева. Шагин жаловался, что ему не с кем теперь делить время, так как один Лошкарев из числа русских приставов знает татарский язык [141]. Но в особенности оскорбился Шагин арестом Кугаса и посланных на Тамань писем. Наконец, когда до него дошло известие о происшедшем на Кубани, Шагин стал усиленно проситься в Турцию. 4-го августа Кречетников извещает Потемкина, что Шагин послал ему копию с высочайшего указа, данного 24 сентября 1784 г. генералу Черткову о доставлении его через Киев в турецкие владения, и просил об исполнении этого указа. На замечание Кречетникова, что указ относится к Черткову, Шагин просил донести императрице о его желании оставить Россию и ехать в Турцию [142]. Просьба его была исполнена: приблизительно через месяц пришло разрешение на выезд. 11-го сентябре Кречетников уже спрашивает Потемкина, как доставить Шагина, представляя на его разрешение следующие два обстоятельства: 1) что хан задолжал более 130 т. разным лицам и теперь рассчитывает уплатить долги по взыскании с купца Хохлова, оставшегося ему должным за содержание откупа соляных доходов и таможенных пошлин, и 2) что хан медлит, ожидая ответа из Константинополя с разрешением ему выезда в Турцию [143]. Белено было торопить хана. 14 сентября в Крым было послано Каховскому требование отпустить в Киев ханский обоз, а гарем препроводить на ханском судне в Турцию [144]. Для этой цели на Тамань были отправлены из Калуги Крым-Гирей и офицер Крейс. Туда же из Симферополя отправляется Караценов сдать по описи прибывшим имущество. Кроме того, Караценову было поручено убедить некоторых из свиты не ехать в Турцию, в случае же неудачи — отпустить свиту не иначе, как выдав им русские паспорта [145]. Прибыв на Тамань, Караценов собрал свиту и говорил ей, что правитель таврической области, снисходя к ее нуждам, позволяет каждому избрать определенное положение с условием остаться в Крыму или на Тамани и обещал необходимое вспомоществование, а кто пожелает ехать за ханом, то будет отпущен не иначе, как с срочным русским паспортом. В ответ на сделанное предложение Крым-Гирей просил Караценова спросить татар: «на каком основании они раньше учинили присягу?». «Нужды никакой не имею, — был ответ последнего, — ибо совершенно знаю, да и сами татары знают, что присягали на верность подданства всероссийской державы! Пусть лучше всяк скажет: кто намерен и кто остается». Выступили «лучшие», по выражению Караценова, татары и чистосердечно признались, что хотят служить своему господину-хану; остальные молчали, а Крым-Гирей снова заговорил и заявил, что хан считает людей свиты своими подданными, так как, по уверению ездившего на Тамань Кугаса, свита принесла присягу на верность, а не на подданство: Султан Али-ага подтвердил, что действительно он сам присягал только на верность, а не на подданство. Только после серьезных доводов Караценов изобличил неправду. Все-таки переговоры не привели к желанным результатам. Караценову ничего не оставалось делать, как приготовить свите паспорта и отпустить обоз. 12 октября Кугас принял обоз с ханским имуществом и выехал из Тамани в Крым. Вслед за этим прибыли в Керчь ханские суда, взяли гарем и остальных людей в числе 117 душ обоего пола, в том числе и детей, и 21 октября вышли в море. Дурная погода занесла экипаж з балаклавскую бухту; простояв там четыре дня, суда продолжали путь в Турцию. Что касается обоза, следовавшего сухим путем, то, прибыв к Перекопу, Кугас просил позволения перезимовать там, но получил отказ и выехал в Киев, где должен был соединиться с ханом [146].