– Уже скоро, – повторил мужчина сам себе.
Ей уже девять, через годик-полтора девочка будет поддаваться обучению. Тогда и наступит время открыть ей правду.
– Когда Хиден только родилась, – сказала женщина, наблюдая за целеустремлённым выражением на лице дочери, – я по первости напугалась, что девочка у нас больна, да и врачи качали головами: она такая беленькая. Подозревали альбинизм.
– Я помню. И эти диагнозы, что-то про отсутствие пигмента, да?
– Как ты запомнил? – засмеялась она. – С твоей-то катастрофической рассеянностью?
– Любимая, она же всё-таки моя дочь.
– А дело-то было в тебе, твоя наследственность. Но я-то всегда понимала, что никакая она не альбиноска – глазки у неё ясные, голубые.
– Я тебя люблю, – невпопад сказал мужчина.
– И я тебя тоже, – развеселилась жена. – Куда же я без тебя, горе ты моё луковое.
– Иногда мне кажется, – интонация была серьёзной, – что я не существовал до встречи с тобой. Знаешь, всё, что было до, – словно покрыто туманом, и только с твоим появлением моя жизнь обрела краски.
– Скажешь тоже, – живо возразила женщина, смущённо улыбнулась.
– Но это правда. Я помню, конечно, своё детство, первое сентября и школу, университет; помню, как решил заниматься археологией, но знаешь – это всё так плоско и бессмысленно по сравнению с яркостью моей жизни после встречи с тобой.
Слегка зарумянившись, она прильнула к нему, утыкаясь в складки пальто, вечно нечищеного пальто – он всегда забывает сказать ей, чтобы почистила, никогда не замечает. Муж обнял её, лёгким движением погладил по макушке, прижался губами к тёмным волосам.
Дети на краю пруда, окружённые стаей голодных уток, что-то бурно обсуждали.
Мужчина в тёмной комнате досадливо поморщился, кинул взгляд на окно. Прямоугольник казался чёрным, прутья решётки поглотила ночь – стемнело быстро.
Снова посмотрел в хрустальный шар, на пруд в чужом мире, на обнявшуюся пару.
С коротким вздохом прошептал:
– Несчастные слепцы...
Сомицу – ноябрь
Азраэль: Таллинн
В узком коридорчике «сталинской» квартиры с высокими потолками задребезжал телефон.
Женщина средних лет, в фартуке, с руками в мыльной пене, выглянула из кухни. С опаской посмотрела на приоткрытую дверь в комнату, быстро вытерла ладони о висящее на ручке кухонной двери полотенце, побежала в коридор. Зашелестела занавеска из деревянных нитей, составляющих порядком выцветшую мозаичную картинку.
Хозяйка квартиры сняла трубку, шепнула:
– Ало?
– Светланпетровна? – спросила трубка знакомым голосом.
– А, Валентина Яковлевна! – обрадовалась женщина. – Как ваши дела? Какие новости?
– Ой, да у меня-то всё по-старому, муж да дети, верчусь, как белка в колесе, – собеседница словоохотливо пустилась в разговор. – У младшего-то, Семёна моего, представляете, в школе порядки какие-то новые завели, денег требуют!
– На что?
– Ой, я даже и не знаю, питание – не питание, а Сёмочка мне так невнятно объясняет! Хотела спросить у старшего, он же в той же школе учится, так тот плечами пожимает, мол, ему на питание денег не надо, ты, мамка, на расходы побольше давай! Ой, кстати!.. – тут в голосе Валентины Яковлевны прорезалось плохо скрываемое стремление скорее поделиться. – Моему старшенькому-то! Девицы так и названивают, так и названивают!
– Да вы что. Ему же только пятнадцать вроде.
– Да-да, а звонят уже такие девушки, взрослые такие – я же по голосу слышу! Спрашивала его на днях: «А девочка-то тебе какая-нибудь нравится?» – а он отмахивается, да ну, мол, надоели! – собеседница хихикнула.
Из вежливости Светлана Петровна заохала.
– А ваш-то как? – поинтересовалась знакомая. – Большой, небось, мальчишка-то уже?
– Десять исполняется, – Светлана Петровна понизила голос, прильнула к трубке: – Да странности с ним какие-то творятся, Валентина Яковлевна, и говорить-то страшно.
– Да вы что, – озадаченно отозвались на другом конце провода. – Какие-такие странности?
– Я даже не знаю, как назвать... Лунатизм не лунатизм... По ночам-то он не ходит, – женщина докладывалась и поминутно оглядывалась на незакрытую дверь, очертания которой проглядывали сквозь занавеску, – ходить-то по ночам не ходит, но снится ему что-то, бормочет всякое непонятное, и ведёт себя странно.