Сказать, что Стан испытал хоть малейшее разочарование от того, что спутники управились без него, было бы откровенным враньем, на самом деле он вздохнул с огромным облегчением.
А в следующий момент забыл и про бандитов, и про Хо, и про охранников, из тени выступил до мельчайшей полоски знакомый силуэт самца мангура.
— Так вот кто его почикал, — догадавшись, почему так растерзан бандит, еще успел пробормотать парень.
И тут зверь подошел вплотную, уставился в глаза, и действительность поплыла, растворилась в яркости возникших в мозгу образов.
Они бежали весь день, стараясь не уходить далеко от тракта, и сворачивая в сторону каждый раз, как на пути попадался обоз или одиноко семенящий хутам. Остановились только несколько раз, торопливо проглотить глупую домашнюю курицу, решившую погулять в придорожных кустиках, да напиться ключевой воды. И снова бежали, взлетая над дорогой огромными тягучими прыжками, не оглядываясь на испуганные вскрики случайно заметивших их дровосеков или грибников.
До замка, откуда приходили слабые всплески так знакомых самцу эмоций, они добрались на закате, и залегли в густой траве, дожидаясь, пока силуэты стражников потеряют резкость и будут казаться просто мягкими сгустками тепла. А потом легко перемахнули через забор и метнулись к каменному хутамнику в дальнем конце хозяйственного двора, рядом с которым владелец замка держал в вольере за двойными железными решетками своих мангуров.
Жестокая и изощренная пытка, о которой сами хозяева зверей, похоже, даже не подозревали. Находиться рядом с существами, беспрестанно отравляющими воздух невыносимо ядреной вонью, было для обладавшим обостренным обонянием мангуров, сплошной мукой.
Из-за этой вони они не могли разобрать запах приносимой пищи и страдали от частых отравлений, вонь притупляла реакцию и постепенно убивала желание не только искать пути к бегству, но и просто жить.
Но, что хуже всего, из-за невыносимого хутамьего запаха пленённых мангуров плохо чувствовали сородичи, испытывавшие почти непреодолимое отвращение к местам, где жили хутамы.
Поэтому в тот вечер они мчались со всей возможной прытью, торопясь опередить чутких сторожевых собак, специально натасканных на охрану зверей. И успели выдернуть тяжелые засовы, распахнуть дверцы и почти силой вытащить на свободу сидевшую в клетках тройку сородичей. Двух самок и самца, израненного в схватках, ради которых богачи и держали зверей.
Стравить и смотреть, который победит, делая ставки и подбадривая своего зверя брызгами едкой смеси, проникавшей сквозь шерсть и прожигавшей кожу и плоть до кости. А потом всю ночь обмывать выигрыш и вымещать зло на том из зверей, который проиграл.
Каково было бы их разочарование, если они могли заподозрить правду.
Не было никаких боев. Была игра, осторожная и хитрая, спектакль, поставленный двумя мохнатыми существами для толпы гладкокожих. Как и мимолетные прикосновения языка напарника к предусмотрительно легким, но страшным на вид ранам того, кто готовился притвориться проигравшим в этот раз. Людям не следовало знать, что слюна мангуров лучшее ранозаживляющее в этом мире. Да и их зрение тоже специально настроено таким образом, чтобы находить мельчайшие очаги болезней и травм в телах своих создателей.
В своем мире они друзья и помощники, лекари и сторожа. А тут всего лишь потомки отряда разведчиков, отправленных много лет назад для зачистки этого мира от нечисти, прорывающейся сквозь ослабевшую грань. Одичавший отряд, потерявший связь со старыми друзьями и так и не нашедший новых. Трусливые аборигены упорно не хотели видеть ни их разумности, ни лояльности. Помнили только о тех своих недостойных доброго слова представителях, которые погибли от когтей обезумевшего от горя самца, обнаружившего, что из его любимой сделали чучело.
Они успели затащить освобожденных друзей на стену, когда охранник, разбуженный неистовым собачьим лаем, поднял тревогу. Прыгать пришлось наугад, не было ни секунды лишней, разведать незнакомое место. Одна их самок жестоко поплатилась, хозяин, как истинный параноик, набил под стенами заостренных кверху кольев.
Пришлось торопливо зализывать ей разодранную брюшину, а потом по очереди нести пострадавшую на спинах. Зато его любимая бежала рядом, на тесных тропах плотно прижимаясь потускневшей шкурой и с каждым шагом, отделявшим их от проклятых клеток и не менее проклятых хутамов, все ярче разгоралась почти угасшая нить связи.
Он довел их до безопасного места, нетронутого аборигенами клочка леса среди непроходимого болота, отоспался и рванул назад. Найти и вернуть малышей, и еще раз встретиться с единственным поверившим им существом другой расы было теперь самым важным для мангура. Впрочем, в родном мире их звали совсем по-другому.
Об опасности его предупредили котята, творцы родного мира предусмотрительно заложили мангурам возможность передавать потомству вместе с генетической памятью и память приобретенную. Не всю подряд, разумеется, только самые важные для пославшего их народа сведения. Возможность хранить память о главных событиях одновременно в нескольких сознаниях, давала гарантию, что не потеряется ни крупица ценной информации. Чтобы те, кто остался ждать в далеком родном мире, смогли как можно полнее понять и оценить истину, когда мангурам придет время возвратиться домой.
Он сразу понял, по цвету аур распознав убийц среди спутников признавшего их друзьями существа, что и тому и котятам грозит смертельная опасность. Если они сами не смогут выбраться из клетки, то станут собственностью бандитов. И он ничего не сможет сделать для их спасения, правила категорически запрещали применять силу против аборигенов.
Только в том случае, если что-то очень серьезное грозило существу, признавшему их друзьями. И мангур очень надеялся, что это самое существо, так своевременно выпрыгнувшее вместе с самкой из повозки, подтвердит правомочность его поступка. Тем более, что он чувствовал вдали еще несколько таких же синих аур, устроивших засаду на пассажиров этого хутама.
— Ты все сделал правильно, — с чувством сообщил зверю Стан, протягивая ему руку, — спасибо. Если бы не ты, мы все остались тут под кустами.
Он говорил громко, не волнуясь, слышит кто-либо, или нет, сейчас это не имело значения. Все равно никто не видит, остальные пассажиры сбились в кучу и даже вздохнуть боятся от страха. А те, кто услышат, не поверят, и не станут повторять бредни явно двинувшегося умом парня.
Его собственное восприятие, явно усиленное присутствием мангура, представляло спутников кучей зеленых комков.
Только Таш был разноцветный, и зелень в его ауре таяла с каждой секундой. Мощный мужик. Наверное будет правильно посвятить его в свои планы, в одиночку Стану явно не довести Хо до места.
А хутам нужно разворачивать в обратную сторону. Те, что сидят в засаде, не пощадят никого, а ввязываться с ними в драку нельзя, по прибытии в деревню придется все объяснять властям, вскроются настоящие имена и наверняка это не порадует коменданта.
— Таш, иди сюда, — решив долго не сомневаться, выразительно кивнул Стан охраннику, и когда тот нехотя отошел от друга, тихо спросил, — как он?
— Плохо, — не стал кривить душой тот, — до утра не доживет.
— Я помогу… сделаю так, что будет жить, — уверенно пообещал парень, — только ты ничему не удивляйся, ладно? И отправь его сейчас с хутамом назад, он сумеет выкрутиться? Вперед нельзя, там ждут пособники этих убийц.
— А мы? — остро глянул Таш.
— Мы пойдем пешком. Потом придумаем, как обхитрить тех, кто не поверит, что нас съели мангуры, пока просто спрячемся.
— Ладно, лечи, — похоже, у охранника было золотое правило решать проблемы по мере их поступления.
— Помни, ты обещал не удивляться, — так же шепотом предупредил Стан, — давай, положим его вот тут, на травке. И скажи путникам, чтоб сидели тихо, а то… ну сам что-нибудь придумай.